— Ага, вижу… «Развели как лохов» — это откуда будет?
Глеб тихонько засмеялся:
— Попался, грешен. Видишь, и меня… развели, — но затем посерьезнел, — но это еще полбеды. Потому что у многих этот блатняк уже поперек горла сидит. И ему недолго осталось. А вот другие меня беспокоят.
— Гламур?
— Не только. Вот смотри — у нас сейчас телевидение заполнено тучей программ, цельнотянутых с Запада.
— Угу, Windows, например, — рассмеялась Ирина.
Глеб улыбнулся и нежно поцеловал ее.
— Если тебе неинтересно, я заткнусь.
— Нет, глупенький, — замотала головой Ира, — я тебя всегда с удовольствием слушаю. Просто я… все еще шалею от счастья, что ты у меня есть. Вот и тянет побезобразничать.
— Ну, раз ты хочешь, — как бы нехотя согласился Глеб. Но Ирина знала, что он оседлал своего любимого конька. И… она всегда с удовольствием потакала ему в этом. Мужик должен чувствовать, что его считают самым сильным и умным. Даже в семье. Да что там… особенно в семье. Ну и к тому же такие его размышления вслух часто и ее наталкивали на интересные мысли. — Так вот, отвечая на твою шпильку, скажу: Windows — это операционная система, созданная для «железа». И пока это терпимо. Хотя это, несомненно, наш жуткий русский дефицит. В смысле недостаток, прокол. Потому что, скажем, принимать системы искусственного интеллекта, чья программа изначально основана на англоязычной языковой среде, — будет уже проигрышем системным. А раз у нас нет многолетнего опыта создания и, главное, эксплуатации операционных систем уровня Windows, то они точно будут создаваться именно на основе англоязычной языковой среды. Но это дело достаточно далекого будущего… А вот то, что наше телевидение сейчас заполнено программами, изначально созданными на том языке и для тех людей, воспитанных в определенной системе ценностей, — это наше настоящее. Причем, — он возмущенно хмыкнул, — никто даже и не скрывает, что они просто куплены. «Самое популярное реалити-шоу прошлого сезона в мире теперь и на российском телевидении!» Помнишь, как Марк говорил — «можно смотреть телевизор, а можно смотреть кока-колу». Так вот сегодня никакой кока-колы не надо — все в телевизоре…
На следующее утро они с Глебом пошли гулять по Тасовке. Дойдя до большого сквера, служившего излюбленным местом для прогулок тасовцев, они присели на лавочку. В этот час сквер был еще пуст. Глеб кивнул в сторону небольшой часовенки, тянущейся к небу в конце сквера, и с улыбкой спросил:
— Помнишь?
Ира тоже улыбнулась. Сквер был разбит два года назад, на майские. Причем финансировала работы она сама. Из собственных средств. А вместо торжественного разрезания ленточки приказала поставить и накрыть столы — от часовенки и до конца сквера, и позвала на праздник всех тасовских ветеранов. Где лихо употребила с ними целую поллитровку… А потом провела ночь в обнимку с унитазом, а Глеб отпаивал ее теплым молоком с содой.
— Ирина Борисовна! — внезапно послышался звонкий молодой голос. Ира обернулась. К ней приближался парень в щегольски сидевшей на нем курсантской форме.
— Здравствуй, Денис. В увольнении?
— Ну да, — смущенно кивнул он, — вас вот увидел, решил подойти поздороваться.
Ирина окинула его ласковым взглядом, вспоминая того озлобленного паренька, который с вызовом вскинул подбородок у нее в кабинете и заявил: «А вы с нами ничего не можете сделать. По закону уголовная ответственность наступает только с четырнадцати лет…»
— В спортшколе был?
— Да, — расплылся тот в улыбке, — там сейчас малышня. Игорь Андреевич решил младшую группу набирать. С пяти лет. А так как к нам в спортшколу не только тасовские ездят, но и волобуевские, и Покровские, запись и тестирование назначили на воскресенье. Сам-то Игорь Андреевич сейчас с Колькой на сборах, так там Димка командует.
Ирина кивнула. Дмитрий тоже был из первого набора тогда еще не спортшколы, а боксерской секции. Он был на четыре года старше Дениса, поэтому уже успел окончить институт и вернуться обратно в Тасовку. Тренером.
— И как у тебя дела?
— Нормально, Ирина Борисовна, — расплылся в улыбке Денис. — Первое место военного института по боксу взял. Держим марку тасовской спортшколы…
Попрощавшись с Денисом, они вызвали машину и поехали домой.
Уже на самом выезде Ирина внезапно нагнулась вперед и коротко приказала водителю:
— Саша, сверни на Октябрьскую.
Глеб повернулся и внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал.
Спустя пять минут машина мягко затормозила у… развалин. Это был дом еще дореволюционной постройки. Странный, но красивый — с колоннами, эркером и балконом. Неизвестно, как и кем возведенный в неизбывно провинциальной Тасовке. Ходили слухи, что чуть ли не самим Распутиным, который, предвидя революцию, готовил себе тайное гнездо, где собирался отсидеться в смутное время. Хотя чего он забыл в Тасовке, и названия-то которой, наверное, не знал, объяснить не мог никто. Еще одной версией был некий богатый московский купец первой гильдии, из староверов, согрешивший с родной внучатой племянницей, а потом решивший отгрохать ей дом в подмосковной глуши, где и затворить навеки вместе с плодом своего греха. Была ли эта версия ближе к истине, чем первая, не знал никто. Хотя вполне было возможно. Ведь даже известные теперь во всем мире храмы музыки — консерватории — начались с одного-единственного особняка, в котором богатые венецианские купцы затворяли, то есть «консервировали», своих незаконнорожденных отпрысков. Дабы те не создавали им лишних проблем. А музыкой там занимались постольку-поскольку, чтобы удаленные от мира незаконнорожденные детки совсем уж не сошли с ума от безделья… Других подобных домов в Тасовке больше не было. Все остальные старые дома были либо обычными избами, либо вполне привычными купеческими двухэтажными доминами с кирпичным первым и бревенчатым вторым этажами. И именно этим дом и привлек внимание Ирины… Это было пять лет назад, в самый пик ее противостояния с тасовцами. Ее тогда здесь не просто не любили, а ненавидели. Фабрика только-только начала набирать обороты, она, напрягая последние жилы и вертясь как уж на сковородке, вкладывалась в новый цех плиты, в реконструкцию подъездных путей, в обновление автопарка, а тасовцы привычно пытались тащить из цехов, со стройплощадок все, что только можно. Совершенно не задумываясь о том, что если фабрика не превратится в мощную и эффективно работающую структуру, то просто умрет. И тащить с нее можно будет только старые, крошащиеся кирпичи и ржавую арматуру. Как это случилось, например, в соседних Волобуеве и Покровском.
Дом и тогда был сильно разрушен. Но не был обгоревшим…
После того как Ирина, возвращаясь с планерки, велела водителю затормозить возле дома, стоявшего с обрушенной крышей и сиротливо жмущегося к земле под сугробами, и полчаса ходила вокруг него, задумчиво рассматривая развалины, по Тасовке пополз слух, что «богатейка» присмотрела себе особнячок. А когда спустя неделю у дома появились сначала какие-то люди с теодолитами, а затем и новенький забор, слух превратился в уверенность. Никому и в голову не пришло, что сейчас люди со средствами предпочитают селиться не почти в центре убогого и полуразрушенного рабочего поселка, а где-нибудь на просторе. Так что не успели еще завезти на новую стройплощадку весь стройматериал, как однажды ночью дом запылал. Так разгневанный «народ» послал грозное предупреждение всем обворовавшим его буржуям и мироедам…
