– А я и не собираюсь это делать, – улыбнулся Джентри. – Ты сделаешь.
22
Призраки и пустота
[74]Глядя в грязное окошко такси, Кумико жалела, что рядом нет Колина с его ехидными комментариями. Но потом вспомнила, что эта ситуация совершенно вне его компетенции. Интересно, подумала девочка, а производит ли «Маас-Неотек» подобные модули для Муравейника и какую форму принял бы в таком случае призрак?
– Салли, – спросила она полчаса спустя, когда они уже въезжали в Нью-Йорк, – почему Петал позволил мне уехать с тобой?
– Потому что он умный.
– А мой отец?
– Твой отец развоняется.
– Прости?
– Будет очень зол. Если, конечно, об этом узнает. А может, и не узнает. Мы здесь ненадолго.
– А зачем мы здесь?
– Мне надо кое с кем переговорить.
– А я?
– Тебе тут не нравится?
Кумико помедлила.
– Да нет, нравится.
– Хорошо. – Салли поерзала, устраиваясь поудобнее на продавленном сиденье. – Петалу пришлось нас отпустить. Дело в том, что он не смог бы нас остановить, не поранив одну из нас. Ну, может, не поранив, а, скорее, не оскорбив. Тебя Суэйн мог бы потом успокоить, сказать твоему отцу, что это было сделано для твоего же блага. Но если бы ему удалось заставить меня пойти на попятную, это как потеря лица, понимаешь? Едва увидев Петала с пушкой в руках, я уже знала, что он нас отпустит. Твоя комната прослушивается, как, впрочем, и весь дом. Собирая твою экипировку, я потревожила датчики движения. Чего, собственно, и ожидала. Петал же, в свою очередь, знал, что это я. Вот почему зазвонил телефон – наш друг давал понять, что ему все известно.
– Не понимаю.
– Жест вежливости – чтобы я знала, что он ждет внизу. Давал мне шанс передумать. Но у него не было выбора, и он это понимал. Видишь ли, Суэйна вынуждают кое-что сделать, или, во всяком случае, он так говорит. Что до меня, то мне определенно выкручивают руки. И тут мне стало любопытно, а насколько на самом деле я Суэйну нужна. Как выясняется, нужна, и даже очень. Потому что мне позволяют уйти, прихватив с собой дочь оябуна, привезенную в такую даль в целях безопасности. Сдается мне, есть что-то такое, чего Суэйн до смерти боится, причем боится гораздо больше, чем твоего папочку. Возможно, это «что-то» – или «кто-то» – способно дать ему много больше, чем уже дал твой отец. Во всяком случае, то, что я тебя увезла, отчасти выравнивает счет. Как бы ответный удар. Ты не против?
– Но тебе угрожают?
– Кое-кто слишком много знает, что я делала в этой жизни.
– И Тик выяснил, кто это?
– Да. Пожалуй, я и так это знала. Но хотелось бы ошибиться.
Фасад выбранного Салли отеля был обшит проеденными ржавчиной стальными панелями, каждая из которых крепилась блестящими хромированными болтами, – этот стиль Кумико знала еще по Токио и считала его несколько старомодным.
Их номер был просторным и серым – повсюду десятки оттенков серого цвета. Салли заперла дверь, прошла прямо к кровати и, сняв куртку, легла.
– У тебя нет сумки, – заметила Кумико.
Салли села, чтобы расшнуровать ботинки.
– Я могу купить все, что мне понадобится. Устала?
– Нет.
– А я устала.
Салли стянула через голову черный свитер. Груди у нее были маленькие, с коричневато-розовыми сосками; чуть ниже левого соска начинался старый шрам, который исчезал за поясом джинсов.
– Тебя когда-то ранили? – спросила Кумико, глядя на шрам.
Салли тоже посмотрела на шрам:
– Ага.
– А почему ты не пошла в клинику, чтобы его удалили?
– Иногда неплохо иметь зарубку на намять.
– О том, как тебе было больно?
– О том, как я была глупа.
Серое на сером. Не в силах спать, Кумико вышагивала по серому ковру. Девочке чудилось здесь что-то вампирическое. Нечто, роднящее комнату с миллионами подобных комнат в сотнях отелей по всему миру. Однояйцевая анонимность гостиничного номера будто высасывала из Кумико индивидуальность, фрагменты которой всплывали повышенными при ссоре голосами родителей, лицами одетых в черное секретарей отца…
Во сне лицо Салли превратилось в гладкую маску. Вид из окна вообще ничего не говорил Кумико: ясно было только то, что она смотрит на какой-то город, который не Токио и не Лондон, – бескрайнее столпотворение людей и зданий, новая ступень видовой эволюции, воплотившая парадигму урбанистической реальности ее века.
Возможно, Кумико тоже удалось подремать, хотя сама она не была в этом уверена. Она смотрела, как Салли заказывает туалетные принадлежности и белье с клавиатуры прикроватного видеомодуля. Покупки доставили, пока Кумико принимала душ.
– О’кей, – услышала она из-за двери голос Салли, – вытирайся, одевайся. Пойдем повидаемся кое с кем.
– С кем? – спросила Кумико, но Салли ее не расслышала.
Гоми.
Тридцать пять процентов прибрежного Токио выстроено на гоми, на выровненных площадках, отвоеванных у залива за века систематического сваливания и утрамбовки мусора. У нее дома гоми был ресурсом, требующим сбора, сортировки, прессовки – использования, одним словом.
Взаимоотношения Лондона и гоми уловить было сложнее. На взгляд Кумико, изрядная часть города состояла из гоми – зданий, которые японская экономика уже давно поглотила бы в своей неуемной жажде пригодных для застройки пространств. Но даже маленькой японке лондонские дома позволяли различить ткань времени: каждая стена была залатана поколениями рук в бесконечном процессе обновления. Англичане ценили свой гоми сам по себе, совсем на иной лад (Кумико только-только начинала постигать это): они населяли его.
Гоми в Муравейнике был чем-то третьим: богатый гумусом, перегноем, прорастающий человеческим талантом и чудесами из полимеров и стали. Кумико поразило уже одно только отсутствие очевидной планировки – это шло вразрез тому, как ее привычная культура ценила эффективное использование земли.
Их поездка в такси из аэропорта яснее ясного показала, какой здесь царит распад: целые кварталы стояли в руинах, то тут, то там над замусоренными тротуарами разевали пасти пустые оконные проемы. Напряженные лица, настороженные взгляды вслед проехавшему мимо ховеру.
Салли внезапно окунула ее во всю странность этого места, с его гниением и беспорядочным нагромождением вросших в землю башен, которые были выше любого здания в Токио. Эти монументы корпораций пронзали закопченное кружево перекрывающихся куполов.
