Он переспросил:
– Вот такой крохотной стрелой… Как?.. И зачем ты ее трешь? Пробуждаешь магию?
– Наливаю, – ответил я. – Напитываю. В смысле, наполняю магией тепла. Если будет чуть холоднее или теплее, то в полете чуть отклонится от цели… А вот так в самый раз.
Он наблюдал за всеми моими манипуляциями, я делал точно по инструкции, которую называю уставом начинающего снайпера, досылал, проверял, подстраивал, наконец, лег, утопив сошки глубже, чтобы обеспечить себе максимальный комфорт, и с сердечным трепетом посмотрел в окуляр оптического прицела.
Полная темнота, но я все-таки мудр и находчив, после некоторых попыток подвести резкость догадался проверить объектив, а проверив, снять с него защитный колпачок.
Фицрой хмыкнул, я посмотрел зло, вряд ли он понял, в чем дело, но догадался по моему виду, что я крупно сел в лужу. Я напомнил себе, что нужно держать лицо кирпичом, это называется смотреть с достоинством высокорожденного глерда, снова умостился и начал всматриваться.
В прицел домик выглядит таким огромным, что занимает все пространство. Пришлось повертеть кольца, добиваясь уменьшения изображения и большей четкости.
Наконец домик разместился в объективе яркий и четкий, все как на ладони. Стены из гладко выструганных досок, окна огромные и почти до уровня пола, что и понятно, колдуну чаще приходится смотреть вниз, чем в пустое небо. Если он, конечно, больше практик, чем теоретик.
Фицрой сказал жарким шепотом:
– Ну? Хоть что-то видишь?
Я всмотрелся, в одном из окон показалась человеческая фигура, сердце мое ликующе тукнуло. Наверное, чародей даже спать ложится в этой дурной шляпе. Или в ней вся его сила?
– Есть, – сказал я. – Он дома и вынашивает злобные человеконенавистнические планы по захвату мира.
– По походке видишь?
– По наклону шляпы, – ответил я. – Ну, Господи, благослови…
Фицрой спросил над ухом:
– Веришь в Единого Творца?
– Да как тебе ответить, – сказал я шепотом, – я как бы… слушай, полежи спокойно, а? И не гавкай над ухом.
– Это я гавкаю?
– Ну не хрюкай, – уточнил я. – И не сопи, как… В общем, мне сейчас нужен абсолютный покой и нирвана. Думаю, лучшими снайперами-убийцами могут быть буддисты. Возможно, буддизм вообще замаскированный центр подготовки элитных снайперов.
– Кто такие буддисты?
– Тебе лучше не знать, – ответил я. – Они столько народу погубили своим учением.
Он молчал, только смотрел озадаченно. Я включил наводку на цель, тонкий рубиновый луч протянулся через все пространство между нами. Я охнул и выглянул из-за окуляра, но никакого луча не видно, новые технологии, как и обещал тот коммандос-кладовщик, делают его видимым только снайперу через особый прицел.
– Тихо, – шепнул я. – Приступаем…
Поймав голову часового в крестик прицела и убедившись, что красная точка чуть выше его уха, я задержал дыхание и нажал на скобу.
Отдача чуть тряхнула, обрезиненный край окуляра легонько стукнул в переносицу, я скривился, но продолжал всматриваться. Часовой повернул голову и задумчиво смотрит куда-то вдаль, романтик, наверняка подбирает рифму.
Сцепив зубы, я снова поймал его голову в прицел, задержал дыхание и как можно более плавно нажал на скобу.
В окуляре видно, как дернулась голова, часовой испуганно посмотрел по сторонам, затем даже в небо над собой.
Я прошипел люто:
– Да чтоб тебя…
Фицрой спросил быстро:
– Промахнулся?
– Нет, – процедил я, – это пристреливаюсь… Для вящей точности и артистизма… Я же эстет.
Снова поймал в прицел, но тот дурак все оглядывается по сторонам, и сердце мое колотится слишком уж, я закрыл глаза, пошептал себе, что я буддист, йогист и вообще гребаный мудак, я вот плюю на все и берегу здоровье, как принято в демократическом обществе, на хрена они мне все, только я на свете цаца, а они все говно на палочке, ничего не стоит моего высокого внимания…
Фицрой дождался, когда я открыл глаза, спросил заинтересованно:
– Кому молился? У тебя такое лицо было…
– Замолчи, – ответил я и снова принялся искать часового в окуляр. – Моя молитва меня успокоила и укрепила. Мне сейчас все до стеариновой свечи, как Пигасову.
За время моей молитвы башня чуть ушла в сторону, кое-как вернул все взад, не трогая сошек, а лишь подкручивая винты, часовой уже остановился и смотрит вниз, но на ограду не налегает.
Теперь он лицом ко мне, я навел перекрестье на лоб, задержал дыхание, потом вспомнил, что самые лучшие из лучших жмут на скобу между тактами сердца, дождался интервала, когда сердце тукнуло… еще раз тукнет через секунду… и нажал на скобу.
В лоб часового словно саданули кувалдой. Его изогнуло, запрокидывая лицом к небу и едва не ломая хребет, медленно завалился, я успел увидеть нижнюю часть головы, залитую кровью, а верх унесло в кровавых брызгах.
Он рухнул навзничь и пропал за барьером.
Фицрой прошептал возбужденно:
– Или мне чудится, или там часовой упал?
– Еще как упал, – сообщил я ликующе, – ну теперь…
Я хотел дослать патрон, но он уже в боевом положении, прицелился в окно, однако фигура хозяина появилась в соседнем. Стараясь не слишком торопиться, но и не медлить, я сдвинул на полмиллиметра ствол, поймал уже не голову, слишком велик риск промахнуться, это не часовой, мало ли что удумает и сделает, если его ранить, и когда крестик остановился на его груди, плавно нажал на спусковую скобу именно в интервале между биениями сердца.
Человека отбросило в глубь комнаты. Я прошипел зло:
– А теперь добьем фашистскую гадину в ее норе… пусть эта нора и на дереве…
Следующая пуля прошила доски, я отчетливо видел дыру, чуть сместил ствол в сторону и снова выстрелил.
Фицрой смотрел то на него, то на меня, наконец спросил шепотом:
– А сейчас что?
– Я вроде бы вижу его на полу, – сказал я. – Так, смутно… Потому на всякий случай еще пару контрольных выстрелов. Кто знает, насколько чародеи живучи?
Он пробормотал:
– Если эти твои стрелы попадают, он уже мертв. Колдун или не колдун.
– Нам стрел не жалко, – ответил я твердо. – Сколько там еще осталось?
– Почти два десятка!
– Ладно, – сказал я, – все тратить не будем. Но еще парочку всажу. Просто для удовольствия… И еще одну для аппетита… И одну, чтобы хорошо спалось…
Я даже видел на экране дисплея, как дергается под ударами крупных пуль тело на полу, сладостное чувство мщения переполнило с такой силой, что взвыл ликующе, хоть и тихонько.
