Моя беда в том, что от магии не защищен абсолютно. И вообще не защищен. Снайперская – хорошо, пистолет – прекрасно, но тот маг едва не сжег мощным броском файербола, в другие разы я чудом успевал выстрелить за секунды до того, как клинок меча раскроит мне череп.
Надо будет попробовать что-нить помасштабнее. Например, создавать уже не пули, а, к примеру, сам пистолет. Не получится, так не получится, скажу, что не очень-то и хотел, хотя хочу очень. Но когда-то такая возможность может очень сильно пригодиться, как мне чуется спинным мозгом.
С утра проверить, насколько прибавилось сил, если прибавилось, не удалось: только раскрыл глаза, как в дверь деликатно постучал слуга, вошел, не дожидаясь ответа, и, поглядывая одним глазом на нечто укрытое одеялом в моей постели, прошептал:
– Ваше глердство… там вас ждут во дворе.
Я спросил шепотом:
– Кто?
– Какая-то женщина, – ответил он так же тихо. – Из деревни. Пришла еще ночью, но велела не будить. Не срочное, говорит. Дождусь, говорит, когда его глердство проснется.
– Хорошо, – ответил я. – Иди.
Как только за ним закрылась дверь, я тихонько выскользнул из-под одеяла, заодно укрыв получше Николетту.
Во дворе вблизи выхода сидит на перевернутой корзине Бдилла, чего я никак не ожидал.
Увидев меня, она вскочила, суетливо поклонилась.
– Ваше глердство! У меня большая просьба…
– Говори, – велел я настороженно, никто из нас просьбы не любит, все они чем-то да обязывают. – Наверное, важное, раз сама прибыла.
Она проговорила, чуть запинаясь:
– Для вас не важно, ваше глердство, а для нас…
– Понял, – сказал я. – Эй, Ювал, Стригун!.. И ты, Кувал, идите по своим делам. Нечего прислушиваться, о чем хозяин с женщиной интимничает. Она вот уже раздеваться начинает, не видите?
Они поспешно разошлись, Бдилла посмотрела на меня с укором, но и непонятной надеждой.
– Хозяин…
– Нечего им слушать, – сказал я твердо. – У нас секреты второго порядка, а то и третьего! Ну, говори.
Она быстро посмотрела по сторонам.
– Хозяин, слезно прошу принять… дать защиту…
– Кому? – спросил я. – У тебя уже есть. Кому-то еще?
Она кивнула.
– Да, хозяин. В лесу прячется, как зверь дикий, еще один из… таких же. Тихий, кроткий, всего боится. Кору жрет, травой питается, исхудал совсем.
Я спросил с недоверием:
– А кто он и что он?.. Может, по ночам на людей нападает?
Она затрясла головой, на лице сильнейший испуг, прошептала жарким шепотом:
– Хозяин!.. Да это самое безобидное существо!.. Он вообще не превращался уже много лет. Все время человеком ходит.
– А что в нем химерье?
Она сказала с неохотой:
– Может долго сидеть под водой. Хоть сутки. У него в воде появляются жабры, так и дышит.
Я пробормотал:
– Ну, сидение в воде вряд ли пригодится в народном сельском хозяйстве… У меня нет прудов, чтобы зеркальных карпов разводить. Если сумеешь приспособить на полезных родине и королеве работах типа за конями смотреть, скот кормить или в кузнице помогать, тогда возьму, мне люди нужны. Здоровое хозяйство нуждается в экспансии. А просто для сохранения редких видов… нет, время это не пришло. Пусть подождет столетий семь-восемь.
Она сказала с надеждой:
– Он еще умеет рыбу ловить! Как никто. А если у вас что-то упадет в воду, отыщет и достанет с любой глубины.
Я задумался, расширение возможностей никогда не вредит, хотя кто знает, но я готов рискнуть, все-таки я человек несерьезный и безответственный, но это не я виноват, такими нас вырастила партия, общество, власть, улица, зомбированная пресса, а так я вообще-то безупречен по своей изначальной сути, животные ж ни в чем не виноваты.
– Хорошо, – сказал я, – но все-таки условимся: защита моя не абсолютная. В смысле, воевать за вас не стану. Но укрыть укрою. И по мере моих сил защищать буду.
Она вскрикнула с великой благодарностью:
– Спасибо, хозяин!
Я огляделся.
– Где он? Не поверю, что ты не привела его сразу.
Она ответила смущенно:
– Хозяин… все вы сразу понимаете, даже страшно… Мотыль! Иди сюда.
Я вздрогнул, в трех шагах от стены отделился человек, сорвал с головы шапку и низко поклонился.
– Ваше глердство…
– Ты где был? – спросил я с подозрением. – Через стены ходишь? В спальнях подсматриваешь? А в женской бане?
Его затрясло от испуга, а Бдилла сказала торопливо:
– Нет, но он умеет становиться, хоть и ненадолго, как что-то неживое!.. Когда прячется под деревом, то вроде дерево стало толще, а когда вот так у стены…
Я махнул рукой.
– Понятно, умеет хамелеонить. Очень полезное качество. Можно подкрасться к кому-то на цыпочках, а потом ка-а-ак гавкнуть над ухом!.. Кони тебя боятся?
Он замотал головой.
– Наоборот, любят. Я умею прикидываться жеребенком. И вообще от меня пахнет конем.
– Хорошо, – сказал я нетерпеливо. – Будешь помогать в конюшне. У нас оттуда двое пошли на повышение, теперь вон по верху стены ходят! Все, иди. Покажи себя на трудовом фронте. Труд – дело чести, дело славы!.. А убивать и дурак может. Я таких знаю.
Фицрой тоже прогуливался по стене с самым хозяйским видом, не сидится на месте. Если не придумаю чего-нибудь, точно уедет куда-то искать приключений. Судя по властным жестам, указывает, где сложить камни, где разместить чан со смолой, где встать лучникам.
Я направился в донжон, надо попрактиковаться в магии, так я гордо называю судорожные попытки создания пистолета. А что, наглеть – так наглеть. Мне сейчас это жизненно важно, а что придется чем-то расплачиваться… что ж, готов рискнуть даже прической, вон Борис вовсе лысый – и ничего, не страдает.
Когда протянул руку к двери, Фицрой радостно заорал:
– Юджин!.. Гости!.. К нам едут!
Сердце мое дрогнуло и стало тяжелым, будто из сырого чугуна.
– Сколько?..
Он прокричал:
– Не трусь, всего трое! Иди взгляни.
Я бегом пересек двор, а на стену взлетел по ступенькам быстрее, чем кот на дерево, когда удирает от собаки.
К замку направляются трое всадников: впереди лорд, видно и по одежде, и по осанке, рядом что-то типа герольда, если верно различаю цвета, еще у него в руках незнакомое мне знамя, а позади тащится на смирной лошади крупный детина, явно слуга.
Фицрой сказал с восхищением:
