Шумилов спросил у первого попавшегося студента, где можно найти Петра Спешнева, на что получил незамедлительный ответ: «Да вот же он стоит!». В голосе говорившего было столько неподдельного удивления, что Шумилову впору было самому поразиться — как же это можно не знать Петра Спешнева! Посмотрев туда, куда кивком указал говоривший, Шумилов понял причину столь выразительной реакции. Спешнев являл собой колоритную персону, одну из тех, которые невозможно было забыть, увидев хоть раз. Это был статный красавец, в каждой черточке которого чувствовалась порода, как у чистокровного жеребца. Он выгодно выделялся на фоне товарищей и высоким ростом, и статью, и тем особенным шиком, которым может одарить своих наследников лишь потомственная аристократия.
Спешнев разговаривал с малорослым прыщавым студентом, но, почувствовав на себе взгляд Шумилова, замолк и дождался, пока Алексей Иванович приблизился. Спешнев выглядел одновременно и равнодушным, и высокомерным — тоже, своего рода, наследственная манера держаться, присущая большим барчукам. Даже если бы он сел в лужу, в прямом значении этого выражения, его лицо навряд ли потеряло специфическое барственное выражение.
Подойдя к Спешневу вплотную, Шумилов представился и попросил уделить время для разговора.
— Извольте, я готов, — обернувшись к товарищу, Спешнев завершил прерванный разговор. — Я буду ждать, не забудь заехать за Александровыми. В половине восьмого!.. Я к вашим услугам, — он внимательно посмотрел на Алексея Ивановича.
— Скажите, Петр… — Шумилов вопросительно взглянул на Спешнева.
— Просто Петр, можно без церемоний.
— Скажите, вы хорошо знали Николая?
— Ну, формально были знакомы давно, но тесно общаться стали только в университете. Давайте пройдемся, — предложил Спешнев.
Они медленно двинулись по просторному коридору, а затем свернули в другой, более короткий, но с такими же высокими сводчатыми белеными потолками. Здесь было почти пусто и значительно тише. Собеседники уселись на длинную скамейку перед окном.
— Как вы считаете, у Николая Прознанского был широкий круг общения?
— Пожалуй, нет. Знакомых, конечно, было много, но тесно общался он лишь с несколькими людьми. Таковых было человек пять-шесть. Приятели по гимназии, но в основном по университету. Он был достаточно замкнут.
— Вы их знали?
— Да, практически всех.
— Можете составить список? — Алексей Иванович вынул из портфеля и протянул Спешневу лист бумаги. Тот, задумавшись на секунду, подложил под листок объемистый том учебника, извлек из своего портфеля чернильницу-непроливайку и начал быстро писать. Получился столбик из шести имен. Задумавшись на секунду, Спешнев дописал в нижней строке еще одно имя.
— Скажите, Петр, а не ссорился ли Николай с кем-нибудь в последнее время? Не обязательно из вашей компании. Знаете, ведь как это бывает — сегодня друзья, а завтра — совсем даже наоборот…
— Я понимаю, — важно кивнул Спешнев. — Как говорится, избави, Господи, нас от друзей… Нет, ничего такого. Знаете, он вообще никогда не лез на рожон и не любил скандалов.
— Скажите, а он мог вспылить, если над ним подтрунивали?
— Да над ним, в общем-то, не трунили. Было как-то раз, когда разговор зашел о его ухаживаниях за Верой Пожалостиной, но это такая мелочь…
— А как вы обычно проводили время? Я имею в виду вашу компанию.
— Мы встречались чаще всего по вечерам. Иногда ехали обедать в ресторацию, иногда ужинали друг у друга, и эти ужины могли затянуться до поздней ночи. Например, у Володи Александрова две милые барышни-сестрицы, вот мы и устраивали танцы. Ну, театр, конечно. Прознанские и Александровы абонировали ложи в Мариинском. Днем в воскресенье ездили на острова, осенью весело катались на тройках, зимой — с гор на санях. Ну… самые обычные занятия. Как у всех.
— А политикой интересовались?
— Мы же не на Луне живем! Россия пережила такую войну на Балканах, страна смыла позор Крымской войны, как тут можно не интересоваться политикой и не говорить об этом!
— Ну, с Балканской войной все более или менее ясно. Скажите, Петр, а кто-нибудь высказывал недовольство правительством, или радикальные идеи касательно преобразования существующих порядков?
— Так вы об этой политике? — удивился Спешнев. — Нет, такие вещи мы никогда не обсуждали. Это дело неудачников, которых судьба обделила — ни имени, ни состояния, ни жизненных перспектив… Среди нас таких не было.
— Скажите, а летом, на каникулах, молодые люди вашего кружка поддерживали отношения?..
— Летом все разъезжаются в свои имения или снимают дачи в окрестностях. В городе оставаться невозможно, сами понимаете.
Намек Спешнева касался неудовлетворительного состояния городского хозяйства Петербурга. Канализационные стоки, выведенные в каналы и речки, превращали мелкие протоки в настоящие клоаки, отравлявшие воздух вплоть до наступления морозов. Если в районе Невы и ее крупных рукавов это зловоние было еще не очень заметно, то Обводный канал буквально задыхался в вони нечистот. Все сколько-нибудь состоятельные люди, не обязанные ежедневно ходить на работу, с мая по сентябрь оставляли столицу и переезжали на дачи.
— Значит, ваш кружок летом распадается? — уточнил Шумилов.
— Не весь. Вот Николай, я знаю, все лето провел с Сергеем Павловским — они жили на соседних дачах в Парголове.
— Как вы думаете, — перевел разговор Шумилов, — у Николая были романтические увлечения, кроме Веры Пожалостиной?
— Романы? Думаю, нет. А вот связь с женщиной, зрелой женщиной — была. Он сам об этом рассказывал. Помню, мы ужинали у Фердинанда и разговор зашел о женщинах, о плюсах и минусах длительных отношений. Ну, он и упомянул к слову, что такая связь, как у него, хороша тем, что не приходится опасаться никаких дурных последствий — болезней, дуэлей, шантажа… Ну, вы понимаете.
Шумилов инстинктивно напрягся:
— И кто же была эта дама?
— Гувернантка в их доме. Мариэтта Жюжеван. Опекала его, даже чрезмерно. Она часто проводила с нами время, могла и вина выпить, и папироску выкурить. Вела себя весьма свободно, на коленях у Николая сиживала…
— А как он на это реагировал? Не смущался? Все-таки она не была женщиной вашего круга, да и разница в возрасте…
— Ну, с женщиной нашего круга подобное было бы просто невозможно, вы же знаете чопорное воспитание наших девиц. Все эти тетушки, компаньонки, бонны, которые повсюду их сопровождают… А с мадемуазель Мари можно было не чиниться. Она всегда весела, могла рассказать что-нибудь забавное, сыграть на гитаре, спеть. Она интересный собеседник, уверяю вас. Да и связь со зрелой женщиной — не такая уж редкая вещь. Как вы думаете? — Он прямо взглянул в лицо Шумилову, как бы давая понять, что у каждого или почти у каждого была в жизни своя «мадемуазель Мари».
— Спасибо, Петр, за обстоятельный рассказ. Сейчас я запротоколирую сказанное вами, дабы не вызывать на официальный допрос. У вас есть десять минут?
