– Я так готовился, – говорит Кит. – Во-первых, подарки. Надо же было что-то им подарить. Я голову сломал, так ничего и не придумал. Родители меня карманными деньгами не баловали. Не то чтобы из принципа, просто сами вечно сидели на мели. А вместо фамильных драгоценностей у меня была коллекция значков, которую начал собирать еще папа, а я подхватил эстафету. Я очень дорожил значками, но с радостью отдал бы девчонкам хоть все, если бы не понимал, что любую коллекцию интересно собирать, а не получить сразу готовую. И книги мои, старые, зачитанные, для подарка совершенно не годились. Только сборник поэм Байрона был более-менее новый – ладно, предположим, это один подарок. А второй? И тут папа неожиданно согласился помочь. Сел и нарисовал за один присест два натюрморта, пионы в вазе для Марины, ирисы для Наиры. Очень самоотверженный поступок! По-моему, он больше никогда в жизни цветы не рисовал, ни до, ни после. Ну, может, по заданию, когда в художке учился, но это не в счет… В общем, с подарками мы разобрались. И тут внезапно выяснилось, что мне не в чем идти на праздник. Ну, то есть, у меня, конечно, были штаны. Школьные. Целых две пары, новые и старые. Из старых я вырос, но их еще вполне можно было носить, когда новые отправлялись в стирку. Меня они вполне устраивали, вернее, я вообще не думал о штанах, не голым хожу, и ладно. Но тут вмешалась мама. Какой кошмар, ребенку не в чем пойти в гости к девочкам! И отдала мне свои летние джинсы. Сказала, все равно они на ней плохо сидят, и перешила на меня. Это были первые джинсы в моей жизни. Светло-голубые. Wrangler. Примерив их и поглядев на себя в зеркало, я, можно сказать, потерял невинность – в том смысле, что с тех пор мне больше никогда не было пофиг, как я одет. Налей-ка мне еще. И себе тоже. Мы приближаемся не то чтобы к кульминации, но к самой трагической точке повествования. Я бы с радостью пропустил этот эпизод. Но все равно расскажу, потому что он очень важный. Смыслообразующий. Сейчас поймешь.
– Я был бы не я, – говорит Кит, – если бы по дороге в гости не вляпался в лужу. Какой-то идиот на мопеде гнал прямо по тротуару, я едва отскочил, потерял равновесие, и привет. Остался с мокрой задницей и разбитым сердцем. Ужасное сочетание. Врагу не пожелаю. Конечно, сперва я решил никуда не ходить. Какой может быть день рождения, когда ты натурально, не метафорически сел в лужу? И был при этом не в серо-бурых школьных штанах, с которыми что ни делай, хуже уже не станут, а в светло-голубых джинсах, прекрасных как сон кинозвезды. И теперь они выглядят примерно так, будто ты обоссался, только еще хуже. Потому что промокли даже не до колен, а вообще целиком… Что? Нет, вернуться и переодеться я, конечно же, не догадался. Чтобы придумать, как исправить ситуацию, надо осознавать ее подлинные масштабы. А когда возводишь мелкую неприятность в ранг катастрофы, выхода не найдешь, даже если он очевиден.
– Если бы не папины натюрморты, – говорит Кит, – я бы точно никуда не пошел. Какой уж тут день рождения, какие Марина с Наирой, вернусь домой, лягу и умру от отчаяния. Но папа рисовал, старался. И хорош я буду, если принесу картины обратно, скажу: «Не пригодились». Поэтому надо идти и дарить. Я решил: ладно, поставлю картины у двери, позвоню и убегу. И никто не успеет увидеть мои позорные штаны. А потом весь вечер будут гадать, от кого такой таинственный подарок, и завтра в школе я может быть даже признаюсь, скажу, что хотел удивить – отличный план! Только я не учел, что у именинниц сломается домофон, и им придется по очереди дежурить у подъезда, встречать гостей. А когда я понял, что на крыльце стоит одна из сестер, было уже поздно поворачивать назад. И я пошел к ней в своих грязных, мокрых штанах, в каждой руке по картине. Думал: «Ну все». А потом вообще ничего не думал, так мне было стыдно. Ждал: вот сейчас она засмеется. Но она не смеялась, и так было даже хуже. Совсем невыносимо.
…– И тогда, – говорит Кит, – меня понесло. Как плотину прорвало, сам не ожидал. Что-то совсем невероятное ей рассказывал, лишь бы не молчать. Дескать, я не просто так в мокрых штанах пришел, а нарочно. Потому что на планете Иллуран существует такой обычай: когда впервые идешь в гости, следует выглядеть как можно хуже. Например, изорвать камзол, надеть на голову ведро вместо шляпы, или вот, как я, вываляться в грязи. Это делают исключительно из вежливости, на тот случай, если хозяин дома беден или простужен, или не успел вымыть пол, или его дворец пока не отремонтирован после нашествия подземных варваров, или еще какое-нибудь несчастье с ним приключилось. Все равно на фоне потрепанного гостя хозяин будет выглядеть прилично и сохранит лицо. Но при этом и гость не будет опозорен, поскольку все понимают, что он пришел в таком виде намеренно, следуя обычаю. И все довольны! Я говорил и говорил, пока она не спросила: «А откуда ты все это знаешь?» Мне к этому моменту уже море было по колено, даже коньяк не сравнится с вдохновенным враньем, говорю тебе как эксперт, неоднократно пробовавший и то, и другое. И тогда я брякнул, глазом не моргнув: «Я – пятнадцатый принц Великой Имперской династии Иллурана». А на вопрос: «Что ты тут делаешь?» – находчиво ответил: «Меня отправили в ссылку за попытку преждевременного захвата престола». В последний момент я почти всерьез испугался, что сестры не захотят иметь дела с государственным преступником, и добавил: «Вообще-то, я тогда просто пошутил, а эти дураки-стражники подняли шум, не разобравшись».
…– Конечно, – говорит Кит, – я в ту пору с утра до ночи читал фантастику и фэнтези. Вперемешку. Как почти все вокруг. Мое школьное детство пришлось на самое начало книжного бума – помнишь, каким чудом и открытием тогда казалась каждая новинка? Мне очень повезло, мама иногда подрабатывала, торгуя книгами, и у нас весь дом был ими завален, читай – не хочу. А я еще как хотел! Больше всего на свете. Понятно, откуда взялся ссыльный пятнадцатый принц Иллурана. Даже удивительно, что я раньше его не сочинил, без дополнительного повода.
– Это, кстати, была Марина, – говорит Кит. – Ну, то есть, у подъезда стояла именно Марина. С челкой. Это ей я про иллуранский обычай ходить в гости в мокрых штанах втирал. Впрочем, потом все это пришлось повторить для Наиры, которая как раз пришла сменить сестру. Марина убежала наверх к остальным гостям, а мы с Наирой еще полчаса сидели на улице, и все это время я вдохновенно врал. Уже толком не помню, чего ей наплел. Но, судя по тому, что Наира потом весь вечер от меня не отходила, требовала: «Рассказывай еще!» – вышло неплохо. И я не останавливался. В рассказе моем фигурировали вспыльчивые короли, легкомысленные принцы, вероломная челядь, зеленые башни, скрывающиеся за облаками, веревочные лестницы-ключи, по которым принято забираться в дома, пограничная армия слепцов, способных в полной темноте сражаться с подземными варварами, сладкие дожди, ручные говорящие пауки, зима, наступающая не по календарю, а всегда внезапно, зато длящаяся всего три дня, ножи, изменяющие длину и остроту лезвия в зависимости от собственного настроения, летающие корабли, малиновые плащи ученых, меняющие цвет, как только их обладатели начинают думать ерунду, черная краска, которой покрывают лица, чтобы не беспокоиться о внешности, и смывают только дважды в год, во время карнавалов, ружья, стреляющие в прошлое и способные убить врага задолго до того, как он успеет выйти из дома, пилюли, спасающие от любого колдовства, и прочая прекрасная чушь. Наира слушала, затаив дыхание, да и остальные постепенно подтянулись, даже не перебивали, только просили: «Давай еще». Это был мой звездный час, точно тебе говорю. А штаны, кстати, как-то незаметно высохли, пока я распинался, и пятен почти не осталось.
