Ладно, пусть.
– Извини, – говорю я. – Только один вопрос: вы с Томкой в Берлине?
– Вчера вроде были здесь, – бурчит он. – Последнее, что я помню – Томка тащит меня в трамвай, а я точно знаю, что нам нужен другой номер, но никак не могу сообразить, на каком языке ей это объяснить. Но вроде сейчас вокруг стены, и над головой потолок. То есть, на улице я не остался. Уже хорошо. Сейчас разберусь, что там с Томкой…
– Ни фига себе вы Рождество отметили, – смеюсь я.
– Да, ничего так. Культурно отдохнули, – соглашается он. – Так ты что, поздравить меня звонишь? Или просто соскучился – вот прям с раннего утра?
– И первое, и второе, – говорю я. – А еще потому, что вы мне сегодня снились. Неважно. Потом расскажу. Давай, спи дальше.
– Давай, – соглашается он.
А я снова усаживаюсь на кровать и растерянно озираюсь по сторонам. Надо же, все-таки приснились! И при этом я помню все, практически слово в слово. И даже почему-то до сих пор явственно сыт от котлет, которых, получается, тоже не было. Ну и дела.
От изумления я думаю так громко, что Чучмек недовольно мякает во сне, а Бес начинает мурлыкать, не просыпаясь. У него к этому делу врожденный талант. Тянусь к ним двумя руками, чтобы погладить сразу обоих, и только теперь обнаруживаю, что коты улеглись поверх зеленого пледа. Полосатого, как они сами. Но как, Холмс?!
– Извини, – говорит Йонка.
Он стоит на пороге, эффектно закутанный в растерзанные останки моего мехового одеяла. К той части, которая, согласно замыслу великого модельера Томки, вероятно, считается головой чудовища и закрывает половину хитрющей Йонкиной рожи, пришиты три неизвестно откуда отрезанных помпона, большая деревянная пуговица, другая, поменьше, две половинки зверски разрезанной мочалки, комок золотой фольги, зеленый елочный шар. Наверное, все это и есть девять глаз, обетованные нам вчера. Несказанная красота.
Но откуда тут взялся Йонка? Они же в Берлине. Я сам только что звонил…
– Томка поехала спать домой, – говорит он. – А я пригрелся на кухне. Там у тебя отличный диван. Твердый, короткий, просто мечта аскета. И все кастрюли рядом, а их близость меня успокаивает, ты знаешь.
– Но…
– Извини, – повторяет Йонка. – Просто я хорошо знаю, какая тут звукоизоляция. Все, что делается в кухне, отлично слышно у твоей соседки, зато в комнате – ни черта. В старых домах вообще очень странная акустика. Невозможно было не воспользоваться. Непреодолимый соблазн.
– И ты?..
– Ну а как ты думаешь, зачем мы с Томкой замели следы? – ухмыляется этот самозванец. – Когда еще удастся прикинуться чьим-то чудесным сном?
– Таааак, – говорю я. – Море белого цвета. И шифер, летящий с крыш.
Йонка мотает дурацкой меховой башкой чудовища, под которой помещается его собственная, еще более дурацкая.
– Пыль и мелкие бумажки, дружище. Пыль и мелкие бумажки – максимум!
