Неожиданным побочным эффектом нашего ненасытного аппетита стало внезапное осознание, что именно мы ответственны за судьбу тигра. Мы не собирались принимать на себя это бремя, но тем не менее оно легло на наши плечи, поскольку мы единственный вид живых существ, облеченный неслыханной властью вершить судьбы других видов. Это в некотором роде проверка для нас, результаты которой не заставят себя ждать. Тигр не выживет, оставаясь просто красивым образом в нашем сознании. Для того чтобы понять истинную ценность — и необходимость — этих животных, человечество должно усвоить базовые правила, где-то и в ущерб собственным интересам. Дело ведь не только в том, что в условиях дикой природы тигр представляет собой поистине совершенное творение. Главное, что следует помнить: населенная тиграми экосистема по определению здорова. Когда столь высоко организованные животные не испытывают недостатка в территории, местах для жилья, воде и дичи, это означает, что все разнообразие низших видов имеется в наличии и поддерживает их существование, а стало быть, целостность системы не нарушена. В этом отношении тигр является показателем — своего рода лакмусовой бумажкой, биологическим индикатором. Там, где исчезает популяция тигров, как правило, и все остальное плохо: истреблена дичь, а то и лес вырублен.
Яркий пример того, что остается после ухода тигров, можно наблюдать из окна поезда между российской границей и Пекином. Если оторваться от изучения руководства по плетению из собственных волос шнурка на мобильный телефон, за окном откроется пейзаж, в полной мере соответствующий марксистским идеалам в отношении природы. За исключением полоски леса, вытянувшейся вдоль китайско-русской границы, от прежнего зеленого моря Маньчжурии не осталось и следа. Чтобы каждый квадратный метр приносил пользу, деревья безжалостно выкорчевали, землю вспахали и разровняли. Ни зверю, ни птице здесь нечего делать. Даже сороки тут встречаются крайне редко. Все живые твари крупнее крысы были съедены или отравлены. Чахлые дубки все еще растут на песчаных утесах, возвышающихся над опустошенной равниной, но внизу, насколько хватает глаз, видны только плоды человеческих трудов.
Этот пусть рукотворный, но все-таки пейзаж исчезает за окном примерно за час до подъезда к Пекину. Дальше начинаются фабрики, и вы попадаете в коричневый туман, как на полотнах Тернера, — смесь дыма из фабричных труб и песчаной пыли из надвигающейся на город пустыни Гоби. Формально родиной тигров считается Китай; до наступления коммунистической эпохи основным местом их обитания была Маньчжурия — обширная территория к северу и востоку от Пекина. Сегодня, если не считать редких гостей с российской стороны, тигров здесь не больше, чем в Гоби. И, судя по обилию прокладываемых автострад, в ближайшее время вряд ли они сюда вернутся. Растяжка над шоссе гласит: «Автокатастрофы страшнее тигров». Однако не страшнее загрязнения окружающей среды: в ноябре 2005 года на химическом заводе в городе Цзилинь (Гирин) произошел выброс нефтепродуктов, от которого погибла вся живность в реке Сунгари. Сунгари является основным притоком Амура, так что отголоски этой катастрофы и по сей день слышны даже на берегах Японского моря. Подобные несчастные случаи не редкость, а их последствия распространяются далеко за пределы страны.
Можно смело утверждать, что если бы его императорское величество Александр Второй не захватил Внешнюю Маньчжурию полтора столетия назад, сегодня на воле там не осталось бы ни одного тигра, а Приморский край изменился бы до неузнаваемости, как приграничные китайские провинции. Окажись Юрий Янковский, Владимир Арсеньев или Рой Чапмен Эндрюс в современной Маньчжурии, они бы растерялись. Тигру тоже нет там места. Приморье и смежные с ним районы — его последнее прибежище на всем северо-востоке Азии. Амурский тигр полностью изолирован от любых своих родственников; его ближайшие собратья в дикой природе водятся только в Камбодже, в трех с лишним тысячах километров отсюда.
С этой точки зрения усилия русских по сохранению амурского тигра оказались на удивление успешными. Пусть изначально присутствие тигров на Дальнем Востоке России и жизнеспособность их популяции — лишь результат счастливой случайности, но впоследствии люди приложили немало усилий, чтобы их спасти, — подчас рискуя собственным благополучием. И не исключено, что вскоре усилий потребуется еще больше. В октябре 2009 года в рамках международной Программы мониторинга популяции амурского тигра были получены тревожные данные: в районах исследования случаи, когда кто-либо видел тигра, стали чрезвычайно редки. Считается, что это снижение показателей — примерно на 40 % по сравнению со средними показателями за последние десять лет — обусловлено рядом факторов, среди которых на первом месте стоит браконьерство. С одной стороны, в России штрафы за убийство тигра довольно высокие (около 20 тысяч долларов), но с другой — в силу издержек российского законодательства привлечь браконьера к ответственности подчас почти невозможно. Чтобы выиграть дело в суде, обвинение должно представить труп тигра, подозреваемого и двух свидетелей, а в глухом лесу сочетание всех трех компонентов встречается редко. С незначительной разницей в деталях в настоящее время влияние человека на популяцию амурского тигра сильно напоминает ситуацию, сложившуюся в начале девяностых.
Пока в течение последнего десятилетия инспекция «Тигр» и аналогичные природоохранные ведомства переживали «реорганизацию», упадок и недостаток финансовой поддержки, ответственность за охрану дикой природы с федерального уровня перешла на муниципальный. Муниципальные власти, в свою очередь, передали ее Комитету охотничьего хозяйства, в котором зарегистрировано более 60 тысяч охотников. В результате получилось практически то же самое, что с приватизацией: деятельность, требующая пристального контроля, была доверена сообществу людей, преследующих совершенно иные цели. Охотинспекторы, как правило, недолюбливают тигров, потому что жертвами одного-единственного тигра становятся десятки оленей, кабанов и лосей в год, и таким образом охотники лишаются добычи, которую считают своей по праву. А если еще вспомнить, что с 2000 года количество егерей в Приморье сократилось до такой степени, что на данный момент каждый несет ответственность за территорию, насчитывающую тысячи квадратных километров лесного массива, картина происходящего, пусть и не полная, становится значительно понятнее.
На момент написания этой книги (декабрь 2009 года) на Дальнем Востоке России оставалось менее четырехсот тигров. В других областях Азии популяции тигров тоже стремительно сокращаются. Если тигры в дикой природе исчезнут окончательно, это будет самый крупный вымерший хищник за последние десять тысяч лет, с тех пор как в эпоху плейстоцена прекратил свое существование американский лев (Panthera leo atrox). Случилось так, что он исчез с лица земли как раз на пороге нынешней эры, которую некоторые ученые уже начали называть антропоценом. Одной из характерных особенностей антропоцена является организация группами людей постоянных поселений и изменение ими окружающего ландшафта, чтобы он лучше соответствовал потребностям неуклонно растущего населения.
Однако, в отличие от конца плейстоцена, события последних десятилетий лежат исключительно на нашей совести. Каким бы медленным ни был этот процесс, он является следствием целенаправленных действий. Коротко говоря: мы роем себе яму сознательно. Это не чье-то мнение или упрек — это факт. И тем не менее мы уподобляемся тиграм, которые так и не научились понимать, что любой контакт с современным человеком или его собственностью грозит им гибелью. Мы точно так же до сих пор не уяснили, что уже не можем вести себя как бродячие разбойники, которые, разграбив одну деревню (или месторождение нефти, или экспортный рынок), попросту переходят к следующей. Мы точно так же ставим сиюминутные потребности выше глобального сохранения вида — именно в этом контексте наиболее отчетливо проявляется сходство природы тигра и человека, а также присущая обоим ограниченность. Только у тигра эту ограниченность легче понять.
