Обвинение в похищении из Эдинбургского банка крупной суммы денег, неправомочно изъятых со счетов жертв…
Банк угрожал лишить его собственного дела, если он откажется платить…
Жертва, мистер Чарльз Ламонт, заявил, что его запугивали и угрожали смертью, заставляя платить наличными в обмен на защиту принадлежащей ему фирмы…
Его регулярно навещала группа мужчин бандитской наружности из Старого города, требуя все новых платежей…
Записи подобного плана занимали полстраницы. Было ясно, что у жертвы вымогали деньги в обмен на защиту, а если бы он не согласился платить, то лишился бы своей фирмы. Хотя такие дела были в то время отнюдь не редкостью, внимание Мортхауса особенно привлекли два последних абзаца:
Вину за вышеупомянутое вымогательство жертва преступления возложила на мистера Артура Тернера, владельца банка.
Примечание: дело закрыто и не подлежит дальнейшему рассмотрению из-за внезапной смерти мистера Ламонта в преддверии судебного разбирательства. Других свидетелей не имеется.
Ниже было приписано от руки отцовским почерком:
См. дела Гастингса и Макдональда…
Мортхаус стал перебирать оставшиеся папки, сбрасывая их по одной на пол, пока не нашел два вышеупомянутых дела. Быстро просмотрев их, он нашел внизу примечания, кратко описывавшие текущее состояние разбирательств. Оба расследования были закрыты по причине исчезновения ключевых свидетелей еще до суда. Мортхаус откинулся на спинку кресла, оставив все три папки лежать раскрытыми на столе, и стал размышлять над прочитанным. Значит, людей, имевших касательство к этим делам, устраняли или убивали? Мог ли за всем этим стоять Артур Тернер? Мортхаусу было трудно судить об этом, но мысль о том, что Тернер, один из самых заметных людей в эдинбургском обществе, способен на такие чудовищные вещи, казалась ему в высшей степени невероятной. Мошенничество и вымогательство – это еще ладно, но убийство?
Мортхаус захлопнул папки, быстро вышел из кабинета и побежал вниз по лестнице с единственной мыслью в голове: Шерлок Холмс должен это увидеть!
Глава 19
Джон Уотсон стоял над трупом в анатомическом театре и оглядывал лица студентов, расположившихся на скамьях ступенчатой аудитории и напряженно ожидавших, когда он начнет. Это помещение являлось неотъемлемой частью медицинского факультета, однако, находясь сейчас в его центре, Уотсон невольно сравнивал себя с гладиатором. Он стоял на арене, зрители же все как один подались вперед, чтобы лучше видеть кровавое зрелище, которое вот-вот должно было развернуться внизу. Доктор понятия не имел, кто лежит перед ним на столе, но при виде тела, накрытого белой льняной простыней, в его мозгу зароилось множество разных мыслей. Ему было трудно предугадать свою реакцию, ведь ему много раз доводилось видеть убитых на войне, да и за время, проведенное с Холмсом, тоже. Правда, на этот раз придется не лечить, а вскрывать тело человека, лежащего на столе. Ему слишком часто приходилось видеть своих товарищей, которых от смерти отделяла лишь надежда. «Возможно, воспоминания о той поре еще слишком свежи в мне, чтобы можно было оставить их в прошлом», – подумал Уотсон.
Нетерпеливый ропот отвлек его от этих размышлений. Он огляделся, прежде чем медленно стянуть простыню и обнажить мертвенно-бледное тело и невозмутимое лицо, каких никогда не бывает у живых. Уотсон взглянул на раны, имевшиеся на торсе несчастного:
– Как видите, господа, этого человека несколько раз ударили небольшим клинком. Он потерял довольно много крови, что привело к обмороку, а в конечном итоге – к смерти.
Студенты внимательно наблюдали за лектором, ожидая дальнейших пояснений, но Уотсон был слишком погружен в собственные мысли.
– Мы должны спросить себя: как случилось, что он оказался на этом столе, перед нами, чтобы подвергнуться вскрытию и исследованию? – продолжал он. – Да, мы должны быть благодарны ему за те сведения, которые он сообщит нам теперь, когда его больше нет, – но, будь он жив, мы бы на него и не взглянули. – Уотсон обвел взглядом аудиторию: некоторые из его зрителей казались заинтригованными, другие лишь ждали, когда начнется вскрытие. – Сейчас этот человек, господа, – простая книга. По ней мы будем изучать анатомию, исследовать органы и строение тела, но если бы мы только могли, то узнали бы о его жизни и привычках…
Уотсон умолк, думая о тех, кто, в отличие от него, был способен добыть такую информацию. Он спрашивал себя, где сейчас его друг Холмс, чем он занят и как продвигается его расследование. Но об этом можно было только гадать, и Уотсон прекрасно понимал, что в данный момент он сам проводит расследование совсем другого рода, причем царящее в его душе смятение отнюдь не способствует работе. Он отошел от стола, опустил руки и повернулся к Патрику:
– Боюсь, мне нехорошо, доктор Уотсон. Буду признателен, если вы проведете занятие вместо меня. – Не дожидаясь, пока кузен остановит его вопросом или возражением, он отдал ему инструменты. – Господа, прошу меня простить.
Напоследок Уотсон адресовал Патрику вымученную улыбку и кивок, прошел мимо кузена к выходу из аудитории, выбрался из здания на улицу и быстро зашагал прочь, желая в этот миг оказаться как можно дальше от медицинского факультета, чтобы в голове у него немного прояснилось.
Шерлок Холмс вернулся с Хай-стрит обратно к дому Патрика, расплатился с кэбменом и вошел в дом, чтобы обнаружить, что, кроме него и прислуги, здесь никого больше нет. Воспользовавшись этой возможностью, чтобы поразмыслить над делом, он расположился в гостиной, вытащил свою трубку, набил ее табаком и закурил, затягиваясь теплым дымом и медленно выпуская его в воздух. Сперва расследование его забавляло: он был рад немного поупражняться, чтобы пребывание в Эдинбурге прошло не впустую. Но в течение недели стали открываться новые подробности и оказалось, что дело это куда запутанней, чем представлялось ему вначале. Кто он, тот человек со шрамом из «Корабля и якоря», и что за таинственную посылку ему передали? Кто такой его предполагаемый сообщник, за которым Холмс проследил до Старого города, и какова его роль во всем этом? На все эти вопросы сыщику еще предстояло найти ответы, и он не хотел уезжать из Эдинбурга в пятницу, не докопавшись до сути, хотя это расследование и не было самым интересным в его практике. Впрочем, так или иначе, не в его обычае было бросать дело, не раскрыв его. Холмс просидел в кресле совсем недолго, когда у входной двери затренькал колокольчик. Через несколько мгновений до него донесся знакомый голос констебля Мортхауса, осведомлявшийся у прислуги о местонахождении мистера Холмса.
– Я в гостиной, констебль Мортхаус! – крикнул ему Холмс, не вставая с места. – Прошу вас, проходите и поведайте, что там у вас стряслось.
На пороге гостиной показался раскрасневшийся, тяжело дышавший Мортхаус:
– Мистер Холмс, извините, сэр, у меня появились сведения, которые, как мне представляется, могут дать нам ключ к расследованию.
Холмс улыбнулся этому «нам», однако был вынужден признать, что помощник никогда не помешает, и, коль скоро верный биограф на этот раз его покинул, приходится приспосабливаться к обстоятельствам.
