— Гварнери? — спросил он неуверенно.
— Гварнери дель Джезу, — с гордостью подтвердил старый Манчини. — У моего мальчика лучшая скрипка из тех, что были в коллекции маркиза ди Негри. Вся Генуя знает, как мой Никколо получил эту скрипку. Три года назад он был представлен маркизу. Маркиз не верил, что мальчик гениален, да, гениален! Маркиз принес ноты, это был концерт Плейеля, вы знаете австрийца Плейеля? Сложный, безмерно сложный концерт. Маркиз засмеялся и сказал: если ты, обезьянка, сыграешь с листа эту вещь, то получишь скрипку Гварнери дель Джезу. Никколо кивнул, просмотрел ноты и заиграл — он играл без остановки и без единой ошибки! Маркиз — человек чести, он отдал Никколо скрипку!
Маликульмульк посмотрел на гениальное дитя — да, худые ноги в белых чулках ближе к лодыжкам заметно припухли. Мальчик стоял рядом с отцом, словно не слыша его выспренной речи, черные глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, в лице — ни кровинки. Маликульмульк видывал отменных скрипачей, был знаком со знаменитым Иваном Хандошкиным, но такую отрешенность наблюдал впервые, и она его встревожила — мальчик явно был не от мира сего.
— Идите за мной, господа, — сказал Маликульмульк сперва по-немецки, потом, для надежности, по-французски. — Ты, Гришка, ступай вперед.
Он оставил обоих Манчини в малой гостиной на диване, а квартет повел в большую, по дороге махнув рукой певцам и певицам, что означало «не спешите». Он хотел сперва усадить музыкантов, зная по опыту — суета вокруг стульев и пюпитров привлекает публику, и к тому моменту, когда появятся певцы, уже не придется собирать слушателей по углам и закоулкам гостиных. Разве что картежников от стола не отцепить — ну так это и правильно. Но Аннунциата все же подошла.
— Кто будет объявлять номера? — спросила она.
— Я сам, сударыня.
— Очень хорошо, вы представительный мужчина! Первым номером у нас дуэт Каролины и графа Робинзона из «Тайного брака». Каролина — я, Робинзон — синьор Сильвани.
Маликульмульк сверился с бумажкой, куда заранее записал все номера, и кивнул. Аннунциата улыбнулась ему.
Лакеи быстро расставили стулья, любители музыки уселись, в первом ряду были, разумеется, их сиятельства. Маликульмульк объявил дуэт, и концерт начался.
Певцы пели именно так, как положено в гостиных, не форсируя голос, не впадая в чрезмерную патетику. Маликульмульк читал по бумажке, добавляя обязательные комплименты: «наша очаровательная гостья… известный всей Европе тенор… блистали при дворе покойного французского короля…» Аплодисменты были беззвучные — это не балаган на эспланаде, это прием в Рижском замке.
Наконец дошло и до дивного дитяти. Никколо вышел без всякого стеснения со скрипкой под мышкой и приготовился играть, но начал не сразу — собирался с силами, с духом, с памятью, наверно. Маликульмулька поразили невероятно растянутые пальцы мальчика, лежащие на грифе скрипки, и как-то диковинно вывернутый вправо локоть под скрипкой. Самому ему такое и в голову бы не пришло — но он сообразил, для чего это потребно: чтобы легко и непринужденно переходить от низких к высоким позициям. Стоял Никколо тоже своеобразно — не так, как все знакомые Маликульмульку скрипачи, слегка расставив ноги и опираясь одинаково на обе. Нет, мальчик и тут изобрел свое — он опирался на левую ногу, правая была выставлена вперед и даже чуть присогнута.
Старик Манчини стоял в полудюжине шагов от него, рядом с квартетом, и держал кружку с питьем — на всякий случай.
Никколо начал со знаменитых скрипичных сонат Арканджело Корелли, знакомых Маликульмульку — и одновременно незнакомых, потому что мальчик усложнил их всякими мелкими, но очень заметными кундштюками — это были шалости виртуоза, все сверкающие двойные ноты, рулады, стаккато, пиццикато левой рукой. Затем последовали не менее известные дилетантам этюды профессора Парижской консерватории Родольфа Крейцера. Сам скрипач-виртуоз, он собрал в них множество трудных пассажей. Но Крейцер принадлежал к французской классической скрипичной школе, а Никколо Манчини — нет, его исполнение было неожиданно страстным, взволнованным, как будто кундштюков, требующих внимания, в этой музыке не было вовсе. Никколо не блистал техникой — он собственной ловкости, пожалуй, сам не замечал, впав в какой-то почти божественный экстаз.
Доиграв последний этюд, мальчик поклонился. Так и было задумано — чтобы дать ему отдохнуть, по плану полагалось несколько вокальных номеров. Но княгиня расстроила план.
— Изумительно! — сказала она по-французски. — А что, с листа наш виртуоз так же ловко разбирает?
Маликульмульк приготовился переводить на немецкий, но старик Манчини понял.
— О, да, да! Я прошу дать любые ноты! Мой Никколо справится, я уверен!
— Иван Андреич, тебе ведь присылали из столицы новинки, помнишь? — сказала княгиня уже по-русски. — Если ты их к себе в берлогу не уволок, то они в гостиной. Что там такое было?
— Там дуэт для пианофорте и скрипки госпожи Скиатти и ее же соната для пианофорте. Сонату я отдал Екатерине Николаевне, — и Маликульмульк для старого Манчини перешел на немецкий. — У нас есть ноты дочери славного скрипача Скиатти, Екатерины Скиатти-Мейер. Она отменная сочинительница. Не любопытно ли вам и вашему сыну?
— О, да, да, любопытно! Велите принести! Вы убедитесь!
По безмолвному приказу Варвары Васильевны стоявшая рядом приживалка Наталья Борисовна пошла за нотами и скоро принесла кипу в полтора фунта весом.
Маликульмульк сам собирался разучить скрипичную партию, чтобы исполнить дуэт с Екатериной Николаевной. Он понимал, что никакого блеска от их совместной игры ждать не приходится — вот если бы с самой Скиатти! Та настолько выделялась среди музицирующих дам, что была приглашена преподавать в Смольном институте.
Катерина Николаевна быстро нашла ноты.
— Ты, сударыня, уже начала разучивать? — спросила княгиня.
— Я свою партию прошла, ваше сиятельство.
— Аккомпанировать сможешь?
— Да, ваше сиятельство… — Екатерина Николаевна немного растерялась.
— Я буду переворачивать вам ноты, — сказал стоявший рядом с ней полковник Брискорн. Сказал он это тем особенным голосом, который сразу показывает любопытным: эти двое не только насчет нот сговорятся. Екатерина Николаевна улыбнулась полковнику, но как-то испуганно — казалось, внимание такого великолепного кавалера ее смущало и даже тяготило.
Брискорн передал вторую нотную тетрадку старому Манчини, а тот — сыну.
— Мой бедный Никколо впервые будет играть вместе со столь очаровательной дамой, — произнес по-немецки Манчини и тут же объяснил сыну по-итальянски его задачу. Никколо просмотрел ноты, молча кивнул и выжидающе посмотрел на Катерину Ивановну, чьи пальцы уже нависли над клавиатурой. Она кивнула ему и заиграла.
Маликульмульк невольно улыбался, слыша, как мальчик подстраивается под перепуганную аккомпаниаторшу. Да и не он один — но гости милосердно наградили обоих исполнителей аплодисментами. Старик Манчини увел сына прочь — отдыхать. Брискорн же увел Екатерину Николаевну. Она, видя, что обошлось почти без ошибок, радовалась, как дитя, и пылко благодарила полковника за поддержку.
