У меня друг служил в штабе полка, и я иногда по ночам, когда знал, что будет спокойно, к нему ходил в гости. Один раз иду, а темнота – хоть глаз выколи, но видно, куда идти: в полку огней много светится. Ногу заношу для следующего шага, и кто-то свечку запустил, добрый человек, – и вижу, что перед ногой из земли торчит неразорвавшийся выстрел от РПГ. У меня даже сердце подпрыгнуло. Потом стал с собой брать маленький фонарик.
Сергей Печугин, зам. командира 1-го мотострелкового батальона по тылу, гвардии майор:
– В дни пребывания в предгорьях Терского хребта я, танкист стреляный-перестреляный, впервые понял, что артиллерия – это действительно бог войны. Приехал в расположение тыла полка за продовольствием, сижу в палатке у начпрода Валеры Слободяна – добрейшей души человек, – языками чешем. Тут как жахнет, я аж присел. Второй, третий раз – уже не так. А в первый… душа в пятки опустилась, присел с кровати на пол! Так я прочувствовал силу реактивной артиллерии. Потом не раз она через наши головы стреляла, и каждый раз со мной творилось то же! Слава артиллеристам!
«Еще раз сломается, спишем ее из гранатомета…»
Алексей Хмель, механик-водитель БРДМ противотанковой батареи, рядовой:
– Поехали за фруктами, а то с питанием становилось все хуже и хуже. Кто за виноградом, кто земляных орехов накопать. Я поехал на бахчу за арбузами, все же брошенное было, пропадал урожай. Пока были на бахче, на наше место приехали «вэвэшники». Вот так, полк Рубежное зачистил, а они на готовенькое.
Потом был марш-бросок, опять через Моздок в сторону Терского хребта. Проезжали много населенных пунктов, некоторые женщины кидали в люки пластиковые бутылки с лимонадом. Колонна растянулась, порой приходилось ехать в одиночестве. На некоторых развилках стояли солдаты и объясняли, куда ехать. За Моздоком переезжали мост через Терек. Грузоподъемность у моста была ограничена, мою машину остановили, пока через мост переезжала САУ.
Вылез из люка, разговорился с милиционером. «У нас здесь, – говорит, – нормально, а там, куда вы едете, – плохо». Спасибо, успокоил.
Потом закончился асфальт, дорога – грунтовая. В канаве валяется БРДМ разведчиков. Водитель не вписался в поворот и рухнул. Получил перелом руки. Догнал «ГАЗ-66» замполита полка Волобуева. Вдруг машина остановилась, оттуда выскочил Волобуев с пистолетом – и давай стрелять куда-то в поле по земле. Я вылез из люка посмотреть, что случилось. Вижу – несет чего-то. Показал мне зайца, держал его за уши. Подполковник ужин себе заработал.
Не доехав чуть-чуть до места, сломался мой БРДМ. Чего делать? Хорошо, что мимо проезжал помощник начальника артиллерии полка майор Власкин. «Я, – говорит, – с тобой останусь, а то скоро темнеть начнет, мало ли кто с хребта полезет». Слава богу, друг мой Шиленков опоздал на своем «ЗИЛ-131», доверху набитом арбузами, палатками и всяким батарейным скарбом доверху. Он меня и дотащил. Я думал, что комбат меня убьет, т. к. тащили меня тогда уже второй раз. А он говорит: «Хреновая машина тебе досталась, еще раз сломается, спишем ее из гранатомета». Жалко мне было машину, уже родной стала. Так закончился тот бесконечный день…
«Жутковато было ездить ночами…»
Владимир Комков, водитель зенитной установки (ЗУ), младший сержант:
– Зенитную установку установили на кузов «Уралов». В гористой местности, я думаю, это было неплохое оружие: стволы поднимаются на 90 градусов, вокруг своей оси крутится на 360.
Когда позже ездили в качестве охраны колонны, особенно если дорога шла в низине, то стволы направляли на возвышенности, холмы. За считаные секунды можно навести стволы оружия в любую точку, как по вертикали, так и горизонтали.
В те дни полк вступил в первую перестрелку. Название населенного пункта не помню, только рация захлебывалась: «Двухсотые, трехсотые…» – после этого многие поняли, что такое война.
Так как полк постоянно двигался, да и был рассредоточен, с кормежкой были проблемы. Моя машина мне нравилась, ухаживал за ней, и вообще в первое время она стала для меня домом – я жил там и спал. Особенно позже, когда похолодало.
На машине ездил постоянно. То за водой, то за дровами. В горах деревьев мало, а тут надо и еду приготовить, и погреться. Машина моя в техническом плане была самой исправной. Контроля со стороны офицеров было мало. Взводный, если куда нужно ехать по делам, всегда брал меня. Особенно жутковато было ездить ночами. В основном моя служба заключалась в обеспечении боеприпасами. И танкистам возил, и артиллерии, и пехоте. Вода, еда, дрова… Поздней осенью – дожди, слякоть: хоть обсушиться, и то дело. Никогда ни от какой просьбы не отказывался, надо – значит надо. Однажды уже под вечер пришел один солдат из РМО и говорит: «Машина в горах сломалась, помоги притянуть». – «Поехали…» Нашли машину километров за пять от полка. Я ее на жесткую сцепку взял, а уже темнеет – горы, спуск. Машины тяжелые, все тормоза спалил. Уже стемнело, подъезжаем к полку – предупредительные ракеты. А у нас и ответить нечем. Едем дальше – пехота предупреждает трассерами, кричат: «Стой! Кто такой?» Включил дальний свет, встал под фары, пошел навстречу. Хорошо, что не стреляли на поражение.
Очень часто ездил в Моздок или на станцию Червленую за провизией. Поездка в Моздок была как поездка в другой мир: мирные жители, гражданский транспорт. Всеми правдами и неправдами старались заехать в магазины за нормальными продуктами. Теперь, наверное, я сильно отличался от того, каким приехал в сентябре. Особенно внешне – ни постираться, ни помыться негде было. Жили в палатках, готовили еду практически сами – мясо можно было где-то найти.
Во взводе жили дружно – что делить-то…
«Месяца четыре спал в машине…»
Александр Белов, водитель взвода подвоза боеприпасов роты материального обеспечения полка, рядовой:
– Только в нашем взводе были бортовые машины, десять штук, остальные с имуществом стояли, поэтому в Моздок или в Беслан ездили мы. Все возили – снаряды, дрова, уголь, продукты. В сопровождение придавали нам одну БМП. В Моздоке нас загружали, а выгружали в полку сами. Ни разу нас не обстреливали, ни разу не заблудились. В кабине сидишь один. Ездили без офицеров, без охранения – и ничего.
Если сломался – в колонне есть замыкающая машина РТО. Друг у друга брали, что есть для ремонта. Машины ломались часто, постоянно. Бывало, что и колеса отваливались. Я один раз ехал со спущенным колесом – снять его не мог. На ночь оставаться одному на дороге смысла нет, и решил: лучше я поеду без колеса. За то, что потерял колесо, – получил втык, а за то, что доехал без него, – благодарность.
Мы своего ротного практически не видели. Задачи нам, водителям, ставили кто угодно – зам. по тылу, зампотех. Начальников было до хрена, особенно в начале кампании. Боеприпасов возили много, а машин не хватает, часто бывало, что офицеры между собой ругаются, какая машина и что повезет. Одному надо боеприпасы привезти, другому продукты.
Спали в основном в машинах. Перемещения были постоянно. Уставали зверски. Поспишь два-три часа, и опять ехать надо. Сон в кабине – разве отдохнешь… Но привыкаешь ко всему. Из шести месяцев службы я месяца четыре спал в машине. Жил в ней. Она была как дом. Только когда под Грозным стояли, спали в палатке. И сотни тонн боеприпасов перетаскали каждый из водителей. Сначала тяжело было, а через месяц разгружали машину вчетвером минут за пятнадцать – ящики летали сами, знали, куда им лечь.
