Майор Фроленков еще на построении и марше узнал в лицо многих старых бойцов-арзамасцев, нескольких человек взводных, но большинство в строю стояли незнакомые.
За четыре месяца войны из строя выбыло шесть командиров батальонов, среди них такие опытные, как капитаны Козлов, Елькин, Терехин. Теперь батальонами командовали мальчишки-лейтенанты.
Хотя какие это батальоны – с роту каждый. Фроленков всегда любил и уважал смелых и отчаянных, но ценил и опыт. Ему сразу понравились оба комбата, но закралось и сомнение: сумеют ли они четко управлять своими батальонами в такой сложнейшей обстановке, когда решается судьба войны?
Пригласив всех к разложенной на столе карте, майор Фроленков поставил задачи командирам батальонов, артиллеристам и минометчикам:
– У вас, Савин, участок обороны вдвое больше, потому что у Нагопетьяна танкоопасное направление. Но тоже быть готовыми встретить и танки. Оборону строить отдельными опорными пунктами. Завтра с утра все с тобой наметим вместе. Ну а тебе, Нагопетьян, – Яблоново. Тут и переправа через реку, и немцам кратчайший и наиболее удобный путь. Денисенко, здесь четыре орудия поставите. Зарываться в землю капитально и стоять насмерть, а то придется еще и родную арзамасскую земельку покидать. Вам, товарищи коммунисты, довести до каждого бойца, подчеркиваю – до каждого, мысль, что это последний рубеж. От нас зависит сейчас судьба Родины, чтобы это поняли все.
Сдал свои полномочия командира полка и капитан Шапошников. С 9 августа он считался временно исполняющим обязанности командира полка. Несколько раз предлагал ему полковник Гришин утвердить в должности постоянно, но всякий раз Александр Васильевич отказывался. Штабная работа ему была больше по душе, на командной же требовалось и больше чисто физических качеств, а со здоровьем у Шапошникова было неважно: мучили боли в желудке. Перед Гришиным свой отказ он мотивировал и тем, что по званию не может быть командиром полка. Полковник Гришин понял, что Шапошникова не уговорить. А тут как раз Крейзер предложил нового командира полка, и Гришин, решив, что хуже не будет, если Шапошников останется начальником штаба, быстро смирился с этим. А после первого же разговора с новым командиром полка был и рад, что заполучил к себе в дивизию такого человека.
Новый командир 771-го стрелкового полка 39-летний майор Гогичайшвили, высокий, красивый грузин в отлично сидевшем новом белом полушубке, показался Шапошникову таким свежим, что он невольно подумал: «Майор на фронте еще не был».
Поздоровавшись с Шапошниковым и Наумовым, Гогичайшвили сказал:
– У меня раньше полк был с такими же цифрами, только в другом сочетании. У вас семь-семь-один, а у меня семь-один-семь. Когда об этом узнал, было такое чувство, что вернулся в родной полк.
– А где вы раньше воевали, товарищ майор? – спросил Шапошников.
– Под Себежем начал, потом у Полоцка. В сентябре ранен. Госпиталь. И вот назначен сюда.
– Не о вас ли как-то статья была в «Красной Звезде»? – спросил Наумов. – Что-то фамилия ваша показалась знакомой.
– Да, как-то летом писали. Это о том, как мы под Себежем немецкий полк расколошматили. А вы где воевали? Расскажите хотя бы кратко о пути полка. И давайте обращаться не по званиям. Не люблю я этого. Малхаз Ираклиевич, – протянул Гогичайшвили руку Шапошникову.
– Александр Васильевич, – удивленно ответил Шапошников. – Начали мы от Орши, вернее, там выгружались. В первый бой вступили под Чаусами, там же попали в окружение, вышли за Сож у Пропойска, потом воевали западнее Рославля. Отходили через Сураж до Трубчевска. Еще раз в окружении оказались. Сентябрь стояли у Погара на Судости, и вот – из третьего окружения только что вышли.
– Да, досталось вам… Доложите о состоянии полка в данный момент.
– Активных штыков – сто пятьдесят, ручных и станковых пулеметов – пятьдесят, орудий – два, – доложил Шапошников. – Очень плохо со средним комсоставом. Нет ни одного командира батальона. Но штаб полка в хорошем состоянии, сколочен, люди все на своих местах, с боевым опытом.
– Я хочу познакомиться с каждым, Александр Васильевич.
– Хорошо, я сейчас распоряжусь, чтобы подготовились к представлению.
Шапошников с удовольствием рассказывал о каждом своем помощнике, приходившем представляться, и Гогичайшвили заметил:
– Ну что ж, вижу – в полку подобрались замечательные люди, вам можно только позавидовать. Я думаю – сработаемся, – улыбнулся Гогичайшвили. – Давайте подумаем, кого можно поставить комбатами.
– Товарищ майор, может быть, не будем дробить те силы, что у нас есть, и сведем их все в один батальон, а дадут пополнение – развернемся, – предложил Шапошников. – Так и управлять будет легче. А комбатом предлагаю старшего лейтенанта Свинаренко, он кадровый, до войны командовал ротой. Наиболее опытный. В полку, правда, только с сентября, но в окружении показал себя отлично.
– Хорошо, готовьте приказ на утверждение. Но как же мы растянем все, что у нас есть, на семь километров…
– Давайте завтра на местности и решим, вплоть до пулемета. Бойцы в полку надежные, не побегут, ручаюсь за каждого, поэтому пулеметчиков можно ставить и на самостоятельные участки, – предложил Шапошников. – Будем считать каждого за взвод, что же поделать. Иного выхода не вижу.
– Да, надеяться на пополнение сейчас бессмысленно. Все, что есть, идет под Москву, там самое главное, – сказал Гогичайшвили.
– У нас кадровые бойцы, хотя их немного и осталось, но как корешки, если зацепятся, то ничем их не выдернуть, – сказал Наумов.
– Да, кадр есть кадр, – с гордостью добавил Шапошников.
– В полку сейчас ненадежных и нестойких нет, такие в окружении остались, – сказал Бородин, уполномоченный особого отдела полка. – Настроение у людей – драться до победы или до смерти.
– Ну, что ж, товарищи, – заключил майор Гогичайшвили, – теперь воевать будем вместе.
Весь день 6 ноября бойцы дивизии полковника Гришина вгрызались в начавшую подмерзать заснеженную землю у неприметных деревенек Ереминка, Верхний Изрог, Яблоново, Закопы, раскинувшихся на многие километры вдоль Красивой Мечи. Не только комбаты, но и командиры полков лично обошли все участки обороны, осмотрели буквально каждый окоп и огневую позицию каждого пулемета и орудия.
Лейтенант Вольхин, получив на свою роту в сорок пять человек участок почти в полтора километра, даже не удивился. Настолько он привык за эти четыре месяца войны к вынужденным нарушениям боевого устава, к бесконечным трудностям и условностям, что, казалось, удивляться больше нечему.
Небо на западе было затянуто низкими серыми облаками, незаметно смыкалось с землей, и от самого горизонта до их позиций было огромное, чуть холмистое поле, изредка перерезанное оврагами, лишь кое-где стояли голые кусты, да очень редко одинокие голые березки.
Часа два расставлял Вольхин своих людей. Особенно повозиться пришлось с пулеметами. Хотя имелось их всего три, но поставить их надо было так, чтобы в бою не передвигать. Дорога с запада проходила метрах в пятистах севернее его позиций, Вольхин оценил это и успел порадоваться, что если немцы пойдут, то сначала на соседа, у него будет время осмотреться.
