А почему письмо не обнаружили раньше? Опять же, считал Станислав, ничего удивительного в этом нет. Революция, Гражданская война, тридцать седьмой да и все предыдущие годы, чехарда начальства, затем Отечественная, переезды, прочие пертурбации плюс обычный российский бардак… Может быть, просто оказалось не в той папке. Вот и не замечали. До поры до времени. А потом Кайлинскому повезло. Счастливый случай. Если не вспоминать о том, чем это везение для Иннокентия Сергеевича закончилось.
Что еще?
Осинцев дал словесный портрет тех людей, с которыми встретился после звонка. Только вот толку от словесного портрета… Правда, был еще телефон. Тот самый, по которому Осинцев связался с братками. Обычный городской телефон.
На этот канал Крячко особых надежд не возлагал. На телефоне почти наверняка сидит «попка». Подобная ситуация прекрасно показана в народном сериале «Место встречи изменить нельзя». Установить место, где поставлен телефон, никакого труда не составляет. Но… Никого там не сцапаешь!
Станислав набрал номер сотового телефона Гурова.
– Лев? Это я. Да, только что закончил разговор с Осинцевым. Результаты? Да как тебе сказать… Не самые впечатляющие, хоть все наши предположения оправдались. Убийства Андронова и Кайлинского – его рук дело. Да, было письмо, именно его Осинцев с Кайлинским везли в Москву. Но вот как оно оказалось у Арзамасцева, мне яснее не стало. Не прослеживаю я связи между бандитами, саданувшими ножом Осинцева, и Аркадием Арзамасцевым. Хорошо бы встретиться и посоветоваться.
– За чем же дело стало? – прозвучал в трубке голос Гурова. – Подъезжай на Ордынку, я тут с мадам Хаданской беседу веду. Может, ты поспособствуешь нашему взаимопониманию.
По тону Льва, усталому и чуть злобноватому, Крячко сразу же понял, что беседа с подругой покойного Арзамасцева складывается нелегко. Особого удовольствия общение с прекрасной дамой Гурову явно не доставило.
– Так что я тебя жду. И поторопись, ситуация может стать опасной. Для кого? Да вот для Маргариты Олеговны. Только нам, понимаешь ли, еще одного трупа не хватало для ровного счета.
Крячко только усмехнулся: на публику Лев работает! На Маргариту. Страху нагоняет, психологический прессинг использует. Это Гуров умеет, тут он мастер. Правильно делает.
Оказалось, однако, что дело не только в психологическом давлении, и некоторые причины для опасений у Гурова действительно имелись.
– Видишь ли, – голос Льва звучал с нешуточной озабоченностью, – перед тем как уйти утром восьмого января, Арзамасцев нечто у Маргариты Олеговны оставил. Вроде как на хранение. И это самое «нечто» вполне может заинтересовать тех, кто расправился с самим Арзамасцевым. Если мы достаточно быстро смогли выйти на госпожу Хаданскую, то ведь и они могут пойти тем же путем. И вряд ли станут церемониться.
– Не говори загадками, Лев! – попросил Крячко. – Что Аркадий у нее оставил?
– Представь себе, половину того самого письма. Лист, на котором оно написано, разорван пополам. Возможно, сам Арзамасцев и разорвал.
– Ого! – воскликнул Станислав. – Ничего себе, новости! Нет, Лева, это не Аркадий. Я ведь только что узнал от Осинцева: письмо уже было разорвано. Еще тогда, когда они с Кайлинским в Москву ехали. Да, срочно нужно посоветоваться. Жди. Через полчаса буду.
…Подъездная дверь дома на Большой Ордынке уважения не внушала: вместо обычного для столицы домофона – примитивный кодовый замок, да и тот раскуроченный. Подъезд был классический! С настенной живописью, которая до икоты напугала бы пещерного человека. А уж надписи… Не для слабонервных тексты! Троглодиты, правда, были неграмотны, но такого они точно не написали бы. Странно даже – центр Москвы, как ни говори, такой приличный район, как Замоскворечье…
Дверь двухкомнатной квартиры Маргариты Хаданской открыл Гуров. Он довольно хмуро кивнул Станиславу, посторонился, давая тому пройти.
– По коридору на кухню. Там покурить можно. Хозяйка курящая, но в комнатах просила не дымить. Я опять сигареты купить забыл, на тебя одна надежда.
– Ну, раз тебя на курево потянуло, значит, события набирают ход. А где курящая хозяйка? – поинтересовался Крячко.
– Напугана до икоты, – мрачно ответил Лев, – к двери подходить боится. Это я малость перестарался.
Тут появилась и хозяйка. Невысокая и довольно стройная молодая женщина с широко раскрытыми карими глазами и пучком каштановых волос на затылке выглядела неважно. Страх никого не красит. Хотя и в нормальном состоянии пассия Аркадия Арзамасцева на топ-модель явно не тянула.
– Три недели! – слегка истеричным тоном воскликнула она. Голосок у Маргариты был приятный, хоть слегка визгливый. – Три недели этот подлец жил у меня! Я еще удивлялась: за два года если появится раз в месяц, так радость! Радость, понимаешь ли, великая!
Непонятно, кому Маргарита адресовала свои путаные и сбивчивые фразы. Создавалось впечатление, что ни Гурова, ни Крячко она в упор не видит. Нет, тут был не только страх. Тут и обида нешуточная проглядывала. Разочарование и обманутые надежды. А вот чего совершенно не замечалось, так это безутешного горя.
– А он, получается, отсиживался у меня, – с нарастающим возмущением продолжала Хаданская. – Чувства, видите ли, на него нежные нахлынули. А что за бумажку эту убить могут, ни полсловечком не обмолвился. Я, мол, Маргоша, на тебе женюсь! То нос воротил, когда я о свадьбе… А тут… Я поверила. Иначе на черта он бы мне нужен был?!
Крячко только вздохнул, подумав, что картина взаимоотношений Аркадия Арзамасцева с Маргаритой Хаданской вырисовывается хрестоматийная. Та еще парочка подобралась. Хоть сейчас в похабную телепрограмму Ксюши Собчак про «дом». Аркадий, конечно, тот еще был фруктик. Но его подруга… Явно из тех, о которых говорят: добра до брака, после брака – собака.
«Да, – продолжал грустно размышлять Станислав, – в современной России добрых, ласковых и отзывчивых баб – хорошо, если одна на десяток. Но и та непременно дура. А кто поумней, те либо патентованные стервы, либо законченные психопатки, истерички, которых лучше десятой дорогой обходить. Впрочем… Встречаются исключения. Вроде Маши у Гурова, повезло же человеку».
– И сим-карту из мобильника своего вынул. Я спрашиваю: зачем? А он: чтобы, Маргоша, меня никто от тебя, сладенькой такой, не отвлекал! Я, говорит, осознал, что жить без тебя не могу. Дескать, как закончу одно денежное дельце, так сразу заявление подавать пойдем. Чтоб свадьба как у людей получилась. Чтоб дым коромыслом! Чтоб чертям тошно стало! – лицо Хаданской перекосилось презрительной гримасой. – Да он из дома выходить не хотел! За хлебом – я, за выпивкой – я… А это он чтобы найти его никто не мог. И сим-карту новую поставил, а старую выбросил. Я же видела! Вот тебе и сладенькая! Хорошее заявление получилось! Его, выходит, уже убили, а если теперь и меня найдут?! Вот тебе и женился… Вот тебе и чертям… Это мне тошно стало!
…Умная женщина может испытывать те же чувства, что и дура. Однако выразит она эти чувства гораздо тоньше, приведя несравненно более убедительные доводы в свою пользу.
