– Кстати, вы знаете, как зовут стряпчего вашей сестры?
– Не имею ни малейшего представления. Мы никогда не говорили о деньгах. Она не предлагала их мне, а я не пыталась просить взаймы.
– Вам не казалось странным, что ваша сестра не живет на более широкую ногу, имея такие средства? Что она, например, не сняла здесь дом или не поселилась в гостинице?
– Думаю, даже у Изольды не хватило бы нахальства так себя вести при том, что я жила в одном с ней городе, – сухо ответила Хелен. – Она, конечно, достаточно удобно устроилась и здесь; но, сдается мне, ей нравилось копить свои сбережения – взять хотя бы то, что она проводила большую часть времени, вытягивая деньги из молодых людей, чьи доходы были в двадцать раз меньше, чем ее.
– Ну-ну, мисс Хаскелл, – рассеянно сказал инспектор, явно занятый другими мыслями. Немного погодя он вынул из конверта кольцо, которое было на пальце Изольды, и показал его Хелен. – Оно принадлежало вашей сестре?
– Это? Бог мой, нет! Оно… Какое отношение оно имеет к смерти Изольды?
– А кому оно принадлежит?
Хелен колебалась.
– Ну, если уж вам непременно нужно это узнать, – проговорила она, – то кольцо принадлежит Шейле Макгоу, нашему режиссеру. Оно постоянно было предметом шуток у нас в театре, настолько это нелепая и безобразная вещь. Но…
Инспектор понимающе кивнул.
– Я только хотел услышать от вас подтверждение, мисс. Мисс Макгоу уже признала себя хозяйкой кольца. Говорит, что оставила его два дня назад в одной из артистических уборных. Кажется, – добавил он многозначительно, словно для того, чтобы поверить в это, требовались какие-то особые усилия, – что кто угодно, будь то человек из театра или и вовсе с улицы, мог туда зайти и удрать с ним.
– Да, полагаю, вы правы, – согласилась Хелен. – Дело в том, что у служебного входа в театр нет швейцара.
– Вот именно. Если верить мисс Макгоу, – обратился инспектор к Найджелу в любезной заботе разъяснить все специально для него, – значит, мы остаемся точно там же, где были до того.
– Умоляю, объясните, – сказала Хелен, – какое отношение имеет кольцо ко всему этому?
– Его нашли на пальце вашей сестры, мисс. И все указывает на то, что оно было надето на ее палец после смерти.
– О! – Хелен неожиданно и необъяснимо погрузилась в молчание.
– А теперь, мисс Хаскелл, можете кратко рассказать мне о ваших передвижениях между шестью и девятью прошлого вечера?
– О передвижениях… Что ж, их было немного. Я направилась отсюда в театр около половины седьмого, загримировалась, вышла в начале пьесы – примерно без четверти восемь, – ушла со сцены десятью минутами позже, сидела в своей гримерной и читала, вернулась на сцену без четверти девять или около того…
– Одну минуту, мисс Хаскелл: правильно ли я понял, что вы отсутствовали на сцене между семью пятьюдесятью пятью и восемью сорока пятью?
Первый раз за все это время Хелен выглядела испуганной. У Найджела екнуло сердце: Хелен не могла бы совершить убийство ни по одной причине – ни психологической, ни фактической, ни основанной на уликах – даже в страшном сне ему не приснилось бы такое – и все-таки он не справился с волнением.
– Да, вы правы, – подтвердила Хелен.
– Делите ли вы свою гримерную с кем-нибудь еще?
– Да, обычно; но на этой неделе девушка, с которой я делю ее, не занята в пьесе. Вы имеете в виду, что я могла бы выскользнуть незаметно, так, чтобы никто не знал? Думаю, могла бы, но я этого не делала. – Ей почти удалось вернуть утраченное самообладание. – Ведь чтобы заставить человека снять грим перед тем, как через полчаса ему придется наложить его снова, нужен по меньшей мере такой сильный мотив, как убийство.
Тут как раз вернулся Спенсер, но новостей у него почти не было: он не нашел никаких бумаг, кроме нескольких незначительных личных писем и справочника с адресом адвоката Изольды (который инспектор тут же спрятал в карман).
– Кроме этого, – сказал он, – только обычная женская артиллерия – прошу прощения, мисс.
Хелен ответила ему улыбкой, в которой в безошибочно точной пропорции были смешаны и понимание шутки, и легкое кокетство.
Инспектор поднялся с места.
– Ну, думаю, на этом все, мисс Хаскелл, премного вам благодарен, – произнес он. – Не хотите посмотреть на свою сестру? – Хелен отрицательно покачала головой. – Ну что ж, пожалуй, при том, как обстоит дело, это разумно. Боюсь, от вас могут потребовать опознать те… то есть ее на коронерском дознании. Оно должно состояться в следующий вторник; мы не можем провести его раньше, потому что и коронер, и его заместитель ухитрились уехать в одно и то же время.
При этих словах он кротко улыбнулся такому удачному свидетельству некомпетентности в высших сферах. Затем, повернувшись к Найджелу, тихо сказал:
– Могу сообщить вам, сэр: было установлено, что пулей, которой убили молодую леди, выстрелили из найденного нами револьвера.
Найджел ухитрился притвориться заинтересованным этой бесполезной информацией; если Изольда и была убита, то, из какого бы оружия ни выстрелили этой пулей, убийство казалось одинаково невозможным.
– Что ж, – заключил инспектор, – я только осмотрю другую комнату и уйду. И я не вижу препятствий сказать вам, – добавил он дружелюбно, – что, по моему мнению, несмотря на определенные трудноразрешимые детали, это все-таки было самоубийство. Такова, – подчеркнул он, – официальная версия.
По-видимому, он смутно намекал на вредоносность неофициальных действий. Затем, любезно кивнув на прощанье, вышел. Спенсер со своей аппаратурой потащился вслед за ним.
Найджел обернулся к Хелен. Она была немного бледна. Они молча смотрели друг на друга некоторое время, затем Хелен воскликнула:
– Дорогой! – И приникла к его губам.
Глава 10
Загубленная будущность
В наш век рассудочный – тебя какая сила
В обход ремесел всех на сцену заманила?
И! Будущность к чему блестящую губить?
Чтоб зрителю игру бездарную явить?
Черчилль
[124]
Прошло, по крайней мере, десять минут, прежде чем они услышали стук в окно. Найджел, пройдя через всю комнату, открыл его и выглянул наружу. Джервейс Фен, профессор английского языка и литературы Оксфордского университета, стоял внизу, хмуро уставившись на решетку, за которую безвозвратно провалился карандаш, брошенный им в окно. Но когда он поднял взгляд, оказалось, что Фен пребывает в обыкновенном своем бодром настроении. Он был закутан в чрезвычайно просторный плащ, а на голове красовалась необыкновенная шляпа.
