– Какое, говори!
Эта притворщица закусила пальчик, хитренько сощурила глаза и указала на противень.
– Обещай, что ты все это съешь!
– И всё?..
– Пока довольно! – весело погрозила. – Неужели ты не сможешь съесть?
– Да в одну минуту! Вот клянусь!
Агнесса чуть ли не на одной ножке запрыгала от радости. Попутно и непроизвольно Шабанов отметил непривычное ее произношение: в том, что она русская, сомнений не было, но так обычно говорят иммигранты, живущие в иноязычной среде. Слышится и некая старомодность выражений, и одновременно, неправильно расставленные ударения, что делает ее болтовню безобидной и милой.
– О, не нужно клятв! Я верю! – Она положила себе морковь. – Мне сказала твоя маменька. А теперь съедай все!
У него чуть вилка не выпала, хорошо, вовремя спохватился – с кем имеет дело. Играя дурака, нельзя ничему удивляться…
Герман спокойно отрезал кусочек (надо же, ужарилось!), прожевал и еще раз скрыл чувства. Ее недоразвитость, похоже, касалась лишь области общения с людьми; относительно дел житейских, и особенно кулинарных, было все в порядке.
– Очень вкусно! – одобрил он. – Узнаю маменькин рецепт!
На лице Гани медленно вызрела гримаса крайнего разочарования, чуть ли не до слез! В детстве это называлось – скуксилась…
– Так плохо, да?.. Я старалась…
– Да нет, отлично! – искренне похвалил он. – Замечательно!
– У твоей маменьки не получилось, потому что для мяса по-французски непременно нужен майонез «провансаль», – тихонько оживая, заговорила Агнесса. – И голландский сыр… У вас же в деревне не было таких продуктов. А домашний сыр, который делает твоя мама, очень вкусный, но вовсе не идет для этого блюда. Зато он у твоей маменьки получается очень вкусный, особенно мне понравился с острым перчиком. Кстати, я принесла немного и положила в холодильник. Почему ты не стал есть?
«Спокойно, Шабанов! – приказал он себе. – Можешь и не то услышать…»
Это была чистая правда! Однажды, будучи в отпуске, он попросил мать сготовить такое блюдо и даже рецепт записал, но у нее получилось обыкновенное жареное мясо. Он тогда и виду не подал, ел и нахваливал…
– Ты давно была у моей матушки? – будто невзначай спросил Герман, уплетая за обе щеки.
– Вчера…
– И как там моя старушка?
Агнесса будто на глазах повзрослела, улыбнулась печально, вздохнула:
– Она же со второго полугодия снова на работу вышла… Говорит, денег не хватает, дело у твоего папеньки отняли и самого чуть не посадили в тюрьму. А твой перевод получила, радовалась… Но все равно детей доучивать надо, бросить не может. Нервы у нее совсем расшатаны, за тебя сильно переживает, неладное чувствует. Успокоила, как могла…
Чтобы скрыть свои чувства, Шабанов сам положил с противня две порции сразу и стал есть без ножа, отрывая куски зубами.
– Привет мне привезла?
– Понимаешь, я не могла ей открыться, – вдруг призналась Агнесса. – Сказать, что видела… Намекнула, дескать, с тобой все хорошо. Ты скоро вернешься и все расскажешь сам… С тобой на самом деле теперь все будет хорошо!
– Да я и не сомневаюсь! Но мать есть мать…
Она так же быстро превратилась в девочку-подростка.
– О, Герман! – засмеялась и загримасничала. – Я видела твой самолетик! Он мне так понравился!
– Какой самолетик? Который на шкафу?
– Нет, который вы с папенькой делали!
– Это махолет, – серьезно поправил Шабанов.
– Ну, махолет!.. Такой интересный, много всяких забавных штучек. И красивый! Я представила, как лечу на нем! А люди смотрят с земли и говорят – вон белая птица летит!
– У тебя белая лодка лучше…
– Нет, правда, Герман! Ты позволишь мне когда-нибудь полетать на твоем махолетике?
– Да ради бога! Сколько захочешь!
– Спасибо!.. Но сначала научишь, я же не умею, не знаю, как!
– Там все просто, крути педали и все. – Надо было сменить тему, пока сам не поверил в то, что говорил. – Скажи мне, Агнесса, ты вообще-то чем занимаешься? Ну кроме дойки коровы и приготовления пищи? В свободное время?
– Чем я занимаюсь? – вновь погрустнела она. – Это очень скучно, Герман…
– Должно быть, вяжешь? Или вышиваешь крестиком, на пяльцах?
– Вязать и вышивать весело!.. Но некогда, слишком много работы. Дедушка иногда запирает меня в лаборатории на замок!
– Это тот самый Лев Алексеевич?
– Да, тот самый… Нет, он хороший и добрый. Я понимаю, нужно много работать… – Агнесса легкомысленно вздохнула. – Но так хочется везде побывать, посмотреть на мир…
– Что же делаешь в лаборатории, если не секрет? – нажал Шабанов.
– Никакого секрета… Как бы тебе объяснить?.. Ну, это можно назвать молекулярной оптикой. Чтоб не прибегать к другим терминам…
– Чем-чем? – не сдержался Герман и сделал вид, что не расслышал.
– Молекулярной оптикой! Это не совсем точно, но примерно так!
Он разговаривал с ней как со слабоумной, а она обладала познаниями о молекулярной оптике – кажется, разделе физики, о котором Шабанов где-то что-то слышал…
– Я же говорю, очень скучное занятие, – Агнесса заметила выражение его лица. – Но приходится отдавать этому почти все время… Скажи, а что у тебя со слухом?
Герман мысленно облегченно вздохнул и даже изворачиваться не стал.
– Катапульта… Лопнул сосуд, какое-то осложнение или воспаление…
– Тебе нужно доктора! И немедленно! – Она вскочила из-за стола, так и не притронувшись к своей морковке. – Почему не сказал сразу?.. И я ничего не заметила. Впрочем, нет, когда спал в лодке, немного стонал. Мне показалось, тебе снится… Ну, в общем, переживаешь свое положение…
– Увы! И секунды не переживал! Это мне ухо рвало! – Шабанов дожевал последний кусок. – Видишь, я сдержал слово!
– Я сейчас же приведу доктора! – воспряла и повеселела Агнесса. – Иван Ильич просто замечательный доктор! Он вылечил меня от насморка!
– Да, насморк – заболевание страшное!
– Ужасно! Это ужасно! Я чуть не умерла!.. Пожалуйста, выпей сок и ложись на диван. Я сейчас! – Она поспешила к двери. – Иван Ильич – настоящая «скорая помощь». Кстати, он вылечит и искривление позвоночника! Только скажи ему.
– Ну уж нет! – засмеялся Герман. – Горбатого могила исправит!
– Ты просто не знаешь, какой он чудесный доктор! – Она выскользнула за дверь и, притворяя ее, добавила: – Я велю ему явиться немедленно!.. Только не говори про меня ни слова! Язык на замок!
Ему бы сразу побежать следом, однако, нагруженный информацией, слегка одуревший от нее и еще от сытной пищи, Шабанов в буквальном смысле тонул и соображал медленно.
