– Мужики! – крикнул он. – Лови витамины! – И высыпал на их головы принесенное Заховаем в пакете…
В тот же вечер во время прогулки ему встретилась Алина. Несколько дней ходил, дежурил возле жилого комплекса – не было, а тут словно из-под земли выросла и в месте неожиданном – неподалеку от инфекционного отделения, где и людей-то не бывает и куда Шабанов забрел, чтоб никто не мешал. Вдруг выступила из-за деревьев на дорожку, будто в засаде сидела, нарядная, в вечернем платье из тяжелой, скользкой ткани, в бусах и брякающих браслетах, и туфельки, хотя для этой местности лучше бы подошли сапоги.
– Здравствуй, Герман! – сказала, будто бы удивилась.
Он не сразу узнал ее – видел-то только в халате и колпаке, со скрученной на затылке фигушкой вместо прически; тут же перед ним оказалась настоящая дама, разве что с украшениями и макияжем явно переборщила.
– Привет. – Шабанов сунул руки в карманы больничных штанов. – Ты кто?
Она засмеялась, зазвенела украшениями, как новогодняя елка, зашуршала платьем.
– Ты же искал меня, ждал… Видишь, встретились случайно!
– Откуда ты знаешь, что искал? – безразлично спросил он. – Я никому не говорил…
– Почувствовала… Ну, пойдем погуляем вместе? – Алина взяла его под руку с левой стороны.
– Ты ничего, красивая, – одобрил он. – С тобой не стыдно будет на люди показаться.
– А зачем ты искал меня? – Алина явно хотела очаровать, смотрела загадочно, из-под опущенных ресниц.
– Было желание придушить тебя, как кошку. – Шабанов ощутил, как напряглась ее рука под мышкой. – Так разозлился… Ты же сама дразнила, провоцировала… Разодрала руку. А потом заявила, будто я – сексуальный маньяк. Вот только скажи, что такого не говорила!
– Говорила, – вымолвила Алина, озираясь. – Но меня заставили, вынудили… Следователь из военной прокуратуры велел написать заявление… Из-под ногтей взяли соскобы… Я не хотела! Ну правда!
– Знаю, тогда они думали меня или в тюрьму посадить, или в дурдом упрятать.
– Но я-то не знала!.. Ты мне понравился… И я действительно приходила ночью к твоей палате. Просто так, поговорить!.. У тебя сидел Митрич…
– Зачем ты начала дразнить?
– Решила отомстить… Лучше бы ты сделал какое-нибудь гнусное предложение, чем просить денег на бутылку.
– Злопамятная, что ли? Это мне не нравится. Женщина должна уметь прощать и долго не сердиться.
– Нет… но ты же обидел меня!
– Может, тебя попросили устроить провокацию? Чтоб я напал?
– Никто не просил! Поцарапала, чтоб знал, и все… Ты же вел себя нахально и грубо!
– Мне было очень тяжело. – Шабанов услышал ложь, однако промолчал. – От приступов тоски не знал что делать…
– Теперь стало легче? Прошла тоска?
– Она никогда не пройдет. Ушла вглубь и сидит там, грызет…
– Но ты же не хочешь меня задушить?
– Да что тебя душить? Это я сдуру… Теперь осталось чувство вины.
– Прощаю тебя, – благосклонно проговорила Алина. – Расскажи, что с тобой случилось? Почему вокруг столько шума, разговоров и страстей? Везде по углам шепчутся, а толком никто ничего не знает. Ты становишься таким же известным, как Митрич.
Между тем она вела Шабанова по направлению к жилому комплексу, и впереди уже маячила ограда детской площадки.
– Просто я побывал в другом мире, совсем не похожем на этот. Летал над землей, как хотел и куда хотел… Но не это главное. Там люди живут одними чувствами, как дети. И потому их разум высвобожден для созидания. А мы никогда не сможем ничего путного построить, придумать, изобрести; мы слишком много думаем, как жить, зачем и сколько это будет стоить. Ты же видишь, наш мир сошел с ума и не замечает этого. Когда я туда попал, показалось, они сумасшедшие, но все наоборот!.. Мне сейчас никто не верит.
– Знаешь, тебе нужно встряхнуться! – вдруг заявила она и, прибавив шагу, потянула за собой. – Оттянуться по полной программе! Идем ко мне! На ужин все равно опоздал, а я устрою вечер при свечах. И увидишь, что есть радости и в нашем мире!
– Думаешь, поможет? – невесело усмехнулся Шабанов, однако противиться не стал.
– Не забывай, кто я по профессии. Анестезия снимает и душевные боли…
Алина жила в общежитии гостиничного типа: маленькая комната, игрушечная кухня, казенная мебель и повсюду жалкие и бесполезные попытки создать уют. Однако же был накрыт стол на двоих, и осталось лишь зажечь свечи. Она усадила Шабанова на диван, застеленный мохнатым пледом с изображением тигровой шкуры, удалилась на пару минут и вернулась уже без вечернего платья, в одеянии, которое можно было скорее назвать жреческим: ткани на ней убавилось раз в десять, и примерно во столько же увеличилось мешающих движению побрякушек. На груди висело что-то наподобие занавески из черного, сверкающего тюля, на бедрах нечто короткое, шуршащее, словно змеиная шкура, а ноги и голый живот обтянуты черной мелкой сеткой. Наверное, это было здорово, обольстительно и сексуально…
Она продумала все, в том числе, как будет зажигать свечи и наливать вино. Но когда стала делать это и наклонилась над столом, сквозь тюль на груди высунулся блеклый, мягкий, совершенно безразличный к происходящему сосок и сморщился, повиснув в сетке, будто червячок на крючке.
Он понял, что поклевки никакой не будет, однако же сказал:
– Ты красивая…
Алина загадочно улыбнулась, подала ему бокал с вином, свой же плавным движением поднесла к свече и стала греть донышко над огоньком. Должно быть, она делала так не один раз и знала, как это выглядит со стороны. Рука и вино засветились, притягивая взгляд, заиграли и зазвенели браслеты.
– Музыки не хватает, – сказал Шабанов. – А так все ничего…
– Сейчас! – спохватилась она и пошла вокруг стола включать магнитофон. Когда же склонилась над ним и показала округлые ягодицы, затянутые в ту же сетку, он окончательно убедился, что такая анестезия ему не поможет и нечего тут время терять. Она же вернулась назад, забралась с ногами на диван и подняла бокал.
– За нашу случайную встречу.
Едва он выпил, как Алина, надкусив перезрелый персик, поднесла к его губам.
– Ешь… Посмотри, он истекает соком…
– У тебя есть молоко? – уклонился он. – Кружка молока и горбушка хлеба?
– Молоко? – Ее не просветили в особенностях его «сдвигов по фазе», дали одно общее задание – соблазнить, выбить клин клином. – Зачем тебе молоко? И хлеб…
– Есть хочу.
– Смотри, сколько здесь всего!.. Ешь!
– Хочу парного молока и горячего хлеба.
– Какие у тебя… вкусы! – Она еще хорохорилась и хотела выглядеть дамой света. – Примитив! Надо исправляться. Я слышала, все летчики ужасные обжоры… Попробуй вот это! Очень даже ничего, тебе понравится. Ты мужчина, и должен есть мясо. Это рагу из полукопченой индейки… Знаешь, что тебе предстоит в эту ночь?
