— Ты останешься здесь, — повторил Гарри.
Теоретически в Множественной Вселенной должны существовать люди, устойчивые к магии внушения, но Гарри с таким человеком встретился впервые. Молодой волшебник растерялся, пытаясь придумать способ нейтрализации данного индивидуума. Проблему решил Бозел — он двинул Вову кулаком в нос, и доблестный представитель мытищинской братвы сполз по стене и нашел отдохновение на полу.
— Мне давно хотелось это сделать, — объяснил Бозел.
— Вообще-то в милиции бить людей не положено, — сказал дежурный. — А вдруг он на нас в суд подаст?
— Ты ничего не видел, — сказал ему Гарри.
— Ладно, — согласился дежурный и закрыл глаза.
Мордекай Узи был единственным в своем роде. По крайней мере, Реджи аналогов никогда не встречал.
Мордекай был толстым стрелком. И не просто толстым, а очень толстым. Издалека его можно было принять за выбравшегося из страшного пожара Колобка, черного и круглого.
Он сидел у костра и жарил мясо на палочке. При появлении Реджи «колобок» даже не потянулся за оружием, что Реджи несказанно порадовало. В последнее время такое поведение по отношению к нему стало редкостью. Коллеги его не любили.
— Привет, — сказал Реджи. — Я…
— Знаю я, кто ты такой, а ты знаешь, кто я, — сказал Мордекай. — Так что давай обойдемся без китайских церемоний, тем более что время ритуалов нашего ордена уже давно прошло. Ужинать будешь?
— Не откажусь.
— Тогда подстрели себе кого-нибудь, — ухмыльнулся Мордекай и тут же добавил: — Шучу. Утром я ухлопал кабана. Думаю, что этого мяса хватит до конца жизни. Нам обоим.
— Ты столь пессимистично настроен? — произнес Реджи, присаживаясь на ствол поваленного дерева.
— Времена оптимистов тоже прошли, — сказал Мордекай. — Неужели ребята тебе ничего не объяснили?
— Нет. Только посоветовали проваливать.
— А сам ты не допер?
— Нет.
— Неужели ты не слышал старых легенд?
— Легенды — это не по моей части. Вот если надо кого пристрелить…
— Это да, — сказал Мордекай. — Если надо кого пристрелить, то это к тебе. Ты ж у нас такой. Снайпер, твою налево. Любого на раз положишь.
— Э… — сказал Реджи. — Типа того.
— Мне любопытно, — сказал Мордекай, — почему наши бравые парни тебя отпустили? Почему не попытались тебя убить?
— Полагаю, не захотели связываться. Они меня боятся, — не без гордости сказал Реджи.
— Я тебя не боюсь, — сказал Мордекай.
— Значит, ты попробуешь меня убить?
— А смысл? — вздохнул Мордекай. — Была б у меня возможность, я бы тебя придушил при рождении. А сейчас уже поздно.
— Почему вы все вините меня в своих бедах? — поинтересовался Реджи.
— Только потому, что ты в них виноват, — сказал Мордекай. — Эти чертовы двери появились из-за тебя. Кстати, сядь чуть левее, чтобы мне не был виден твой экземпляр. Он меня раздражает.
К своей собственной двери Мордекай сидел спиной.
— Ты знаешь, что оттуда выйдет? — спросил Реджи.
— Погибель, — сказал Мордекай.
— Тогда я бы предпочел не прозевать тот момент, когда дверь откроется.
— Без толку, — сказал Мордекай. — С ним справиться невозможно.
— С кем «с ним»?
— С тем, кто выйдет из этой двери, — доходчиво объяснил Мордекай.
— А нельзя ли внести в этот вопрос немного конкретики? — спросил Реджи.
— Можно, — сказал Мордекай.
Он снял истекающее соком мясо с огня, разрезал его на два неравных куска и меньший отдал Реджи вместе с куском хлеба. Этого меньшего куска Реджи хватило бы на два дня.
— Сколько народу там собралось? — спросил Мордекай. Реджи догадался, что его спрашивают о компании, которую он миновал прошлой ночью.
— Двенадцать, — сказал Реджи.
— Довольно много.
— Почему ты не с ними?
— Не люблю толпы, — сказал Мордекай. — Смерть — дело сугубо личное и индивидуальное.
— Двенадцать — это еще не толпа.
— Больше трех — это уже толпа, — сказал Мордекай. — А интеллект толпы равен половине интеллекта самого тупого индивидуума, в эту толпу входящего.
— Нельзя ли вернуться к вопросу о том, кто появится из этой двери? — спросил Реджи.
— Молодежь, — вздохнул Мордекай. — Ничего не знают, самим соображать лень, ждут, пока кто-нибудь старый и мудрый все им на блюдечке преподнесет.
— Это ты, что ли, старый? — уточнил Реджи.
— А то.
— И ты мудрый?
— Ну да.
— Только блюдечка я тут не вижу, — сказал Реджи. — Ну насколько ты мудрый, объективно ответить ты сам не сможешь. А насколько ты старый?
— Я — самый старый из живущих ныне стрелков, — сказал Мордекай.
Реджи вспомнил стариков, с которыми… Которых он поубивал в Обители, на ступенях храма Святого Роланда. Пожалуй, они могли быть постарше Мордекая. Только вот к ныне живущим их никак нельзя было отнести.
Тем не менее Реджи скептически отреагировал на заявление Мордекая.
— Самый старый, значит? — спросил он. — Может быть, ты и Гилеад видел?
— Гилеада не видел, врать не буду. А вот с Роландом встречаться доводилось.
— Со Святым Роландом? — уточнил Реджи.
— Тогда он еще не был святым, — сказал Мордекай. — Сомневаюсь, что его вообще можно так называть. Если рассматривать его поведение с точки зрения общепринятых моральных ценностей, он был тем еще мерзавцем. Впрочем, я подозреваю, что он до сих пор им и остается.
— По-моему, ты малость преувеличиваешь, — сказал Реджи. — Роланд, конечно, личность легендарная, но я не думаю, что он бессмертен.
— Я и не утверждал, что он бессмертен, — сказал Мордекай. — Я только предположил, что он может быть до сих пор жив.
— Сие есть абсурд, — твердо сказал Реджи. — Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
— Хе, — сказал Мордекай. — Если бы мне давали доллар каждый раз, когда кто-то говорит «не может быть» относительно вполне вероятных вещей, у меня было бы уже долларов двадцать. А может быть, даже двадцать пять.
— А револьверы? — не сдавался Реджи. — Если Святой Роланд жив, то почему его револьверы хранились у нас в ордене? Что же он за стрелок без револьверов?
— А почему ты думаешь, что это были его револьверы? — спросил Мордекай.
— Как это? — опешил Реджи. — А чьи?
— Подозреваю, что ничьи, — сказал Мордекай. — Это просто копии. Подделки.
