На площадке перед входом в парк Серафимы не было.
– Укатили они, – доложил Емельянов. – Примчался ейный папаша и увез. Такой, знаешь, высокий.
Какой именно папаша у Серафимы, было неинтересно. Но Емельянов оживился.
– Они тут подрались немного, – сообщал он подробности. – Сарафимин папаша как выскочит из машины, как накинется на Марка!
– Врет он. – Стрельцов стоял мраморной статуей. Осуждал. – Никто не дрался. Так, покричали немного.
– Да ладно! Кричали! – не сдавался Емельянов. – А кулаками как размахивали! Папаша все орал: «Как ты мог? Как ты мог? Какой ты после этого психолог? Ты коновал и убийца!»
– Он не говорил про убийцу. Он сказал, что нельзя ставить опыты на живых людях.
– Какие опыты? – запуталась Агата. – О чем вы?
– А они больше ничего не сказали, сели в машину и уехали.
– Пойдемте? – тихо спросил Стрельцов-старший. – Не ваше это дело, как ведут себя взрослые. Тем более что вы ничего еще не понимаете.
По дороге они сначала довели до дома Емельянова. Чем ближе было к дому, тем тише он становился. Фонарик выбросил в подъезде. Не успели они отойти, как рядом затормозила машина.
– Слушай! – вывалился из салона Марк. – Совсем про тебя забыл. Вокруг столько всего! Садись!
Стрельцов смотрел в сторону. Один папа улыбался. Агата поставила больную ногу на мысок – ныла та нестерпимо. Но все это было не то. Надо было еще что-то сделать. Агата опустила голову и тут же вспомнила.
– Который час? – убрала она со лба челку.
– Восемь! – нетерпеливо ответил Марк.
– Поехали!
– Хорошего вечера! – махнул рукой папа.
– Спокойной ночи, – очень культурно отозвался Стрельцов. – До завтра, – чуть поклонился он Агате.
«Ага, как же, – мысленно послала его Агата. – Уже бегу, теряя тапки».
– Домой? – Марк поерзал, удобней усаживаясь в кресле.
– А тебя правда побили?
– Что ты все время выдумываешь! – поморщился Марк, выезжая на дорогу.
– А ты психолог, да?
– Я социальный работник.
– Это тот, кто с психами?
– Я везу тебя домой.
– Я не псих.
– На чай не напрашиваюсь. Мне к себе надо.
– Мне не домой. На бульвар.
– На лавочке давно не сидела?
– Вон туда давай, – показала рукой Агата.
– Что ты собираешься делать? – спросил Марк, останавливаясь на светофоре.
Агата смотрела в окно. Странно, а в городе еще не так темно. В парке же была непроглядная ночь. Темные деревья. Черная земля.
– Здесь останови, – скомандовала Агата и, не успел Марк затормозить, выскочила из машины. – Уезжай! – крикнула. – И не появляйся! Понял?
– Понял.
Машина стояла на месте.
Парикмахерский салон светился высокими чистенькими витринами.
Агата взбежала по ступенькам. За спиной зажужжал моторчик стекла. Она вернулась, сунула голову в окно:
– Рублей пятьсот дай?
Марк не двинулся с места.
– Я потом верну.
Он усмехнулся.
– Пожалуйста! Спасибо! Будьте здоровы!
– Тысячи хватит?
– Пятьсот давай! – настаивала Агата. – Спасибо большое. – Она вылезла из окна, аккуратно сложила полученную купюру. – Доброго вечера. Живите, не болейте!
Что-то Марк хотел ей сказать, но Агата специально заторопилась, запрыгала-захромала по ступенькам вверх. Машина издала жалобное блеянье, но Агата не обернулась. Пускай катится.
– Вы записаны? – спросила сонная девушка за стойкой.
– Мне срочно. – Яркий свет резал глаза.
Девушка наградила Агату очень внимательным взглядом.
– Что-то не так? – с нажимом спросила Агата.
– Сейчас узнаю у мастера, – отозвалась девушка и крикнула в освещенный зал: – Таня! Возьмешь?
Из коридора вышла знакомая полная девушка с ободком на голове и с тугим пучком кудряшек.
– Чего это с тобой? – удивилась Таня, разглядывая Агату.
– Мне подстричься, – Агата тронула волосы. – Как-нибудь покороче. Чтобы не мешало. У меня тут подруга… Не помню когда… Я тут была…
Должны, должны принять. Не могут отказать. Потому что ей надо. Ну пожалуйста!
– Пойдем, – усмехнулась Татьяна.
Агату мыли, Агату стригли, Агату обрызгивали специальными составами. Агата терпела. Вода ее всегда бесила, а теперь… странно, успокаивала.
Из салона они выходили последние. Таня выключала свет.
Агата хромала вдоль бульвара. Нога опухла и перестала помещаться в кроссовку. Перекресток горел угрожающим красным. Агата глянула вдоль дороги. Где-то там прятался «Допинг», где-то там устроились на ночлег крикливые воробьи. Кусты сирени выставили царапающие ветки.
Мимо нее пронесся тяжелый грузовик с огромной красной кабиной. На номерном знаке стоял 42-й регион. Машина возвращалась домой. Или ехала дальше, через город, в неведомые дали. Агате тоже хотелось в дали. Но для начало неплохо было бы помыться.
Дома все было тихо. Мама не вернулась. Агата тяжело привалилась к стене, сползла на пол, потянула с ног мокрые кроссовки. Сбросила куртку, еле выбралась из грязных джинсов. С мамой надо было уже что-то делать. На работу за ней, что ли, сходить? Сколько она еще будет гулять?
От встречи с веткой на боку остался хороший синяк. Нога распухла и покраснела, под ногти забилась грязь, на щеке хорошая царапина. Агата смотрела на себя в зеркало. Мастер Таня сделала ей короткую стрижку. Волосы лежали беспорядочной копной, не закрывая глаз. Ощущение было странное. Волосы совершенно не чувствовались на голове. Они стали невесомы. Куда-то пропали и так не нравившийся ей широкий лоб, и тяжелые скулы, а шея вдруг стала длинной и как будто бы тонкой.
Агата крутанула ручки смесителя, заставляя воду бежать по длинному шлангу, а потом обрушиваться дождем из лейки. Вода… Говорят, она смывает старые обиды, чужие мысли и бестолковые наговоры.
Ночью выпал снег. Он был колючий и хрусткий, он исходил водой и трещал под ботинком. С деревьев капало. Веточки были обернуты в замерзшую воду.
Скоро зима. Она высылала свои визитки людям: морозный воздух, первый снег, забытую за лето зябкость.
Пустая сумка давила на плечо, сползала, вынуждая все время ее поддергивать. Нога уже не так ныла, но все равно хромалось. Ну и холодно еще было. Но с этим уже как-то сроднилось.
Люди, люди. Все больше в черном. Лица опущены. Что они там, под ногами, ищут?
