У меня такое чувство, будто нахожусь в конце очень, очень длинного дома, а моя память – в самой дальней от меня комнате. Я знаю, что в памяти все есть. И знаю, что доктор не лжет. Но я ничего этого не помню.
– Я вела машину?
– Да, вела, хотя тебе и не разрешали. Ты украла у отца ключи.
– Я украла у отца ключи, – громко произношу я, надеясь, что это хоть как-то поможет мне вспомнить.
– Когда ты уже шла к машине, тебя пытались остановить. Но ты ничего не желала слушать. Они старались тебя… ну, задержать. Ты на них набросилась. Обзывала разными нехорошими словами. А когда Камерон попробовал отобрать у тебя ключи…
– Что я сделала?
– Ты укусила его за руку. Вырвалась и сбежала.
Должно быть, так чувствовал себя Натан. На следующее утро.
Доктор П. продолжает рассказывать:
– Твоя подруга Лайза позвала твоих родителей. Они примчались сразу же, но немного опоздали. Когда твой отец почти тебя догнал, ты уже успела забраться в машину. Он кинулся тебя останавливать, и ты его чуть не переехала.
– Я чуть не задавила своего отца?!
– Далеко тебе уехать не удалось. Ты была так пьяна, что не смогла сдать назад по подъездной дорожке, и все закончилось в соседнем дворе. Ты врезалась в баскетбольную стойку. К счастью, никто не пострадал.
Я выдыхаю с облегчением. При этом не перестаю рваться в память Даны, стараясь отыскать в ней хоть что-то.
– Дана, мы хотим узнать только одно: зачем тебе это понадобилось. После того, что случилось с Энтони… Зачем?
Энтони . Это имя, словно луч света, прорезает тьму моего беспамятства. Воспоминание настолько яркое, что его ничем не заглушишь. Мое тело корчится от боли. Боль. Вот все, что я чувствую.
Энтони. Мой брат.
Мой погибший брат.
Брат, который умер, сидя рядом со мной.
Рядом со мной, на пассажирском сиденье.
Потому что я попала в аварию.
Потому что я напилась.
Он погиб из-за меня.
– О боже! – выкрикиваю я. – Боже, боже!
Сейчас я вижу это. Его окровавленное тело. Я начинаю визжать.
– Все хорошо, – пытается успокоить меня доктор П. – Все уже в прошлом.
Но это не так.
Совсем не так.
Доктор П. дает мне что-то более сильное, чем тиленол. Я пытаюсь сопротивляться, но это бесполезно.
– Мне нужно сказать Рианнон… – Мой язык начинает заплетаться. Я не хочу этого говорить. Как-то само вырывается.
– Кто это – Рианнон? – спрашивает мать у отца.
Мои веки опускаются. Они не успевают получить ответ.
Память начинает возвращаться во сне. Когда я опять просыпаюсь, многое уже вспоминается. Не самые последние минуты: я все равно еще не помню, как Дана садилась в машину, как чуть не переехала отца и как врезалась в стойку. Наверное, к тому моменту она полностью отрубилась. Но все, что было до этого, теперь вспомнилось. Как она приехала на вечеринку. Как пила все, что наливали. А чувствовала себя при этом все лучше и лучше. Как-то легче становилось. Заигрывала с Камероном. Еще выпивала. И ни о чем не думала. Отрезала напрочь все воспоминания.
И мне, как и ее родителям, как и доктору П., хочется спросить Дану: зачем она все это делала? Я не могу понять причину ее поведения, даже находясь в ней самой. Потому что тело не желает отвечать.
Я не чувствую ни рук ни ног. Мне как-то удается спустить ноги с постели, оторваться от кровати. Нужно обязательно отыскать компьютер или телефон.
Когда я добираюсь наконец до двери, то оказывается, что она заперта. Где-то здесь должен быть ключ, но его забрали.
Дана заперта в собственной комнате.
Вот теперь, когда я все вспомнил, они хотят, чтобы Дана до дна испила чашу своей вины.
А хуже всего то, что это действует.
Я кричу, чтобы принесли воды. Через минуту мать приносит стакан. Она выглядит полностью сломленной. Дочь довела ее до крайности.
– Вот, попей, – грустно говорит она.
– А можно мне выйти? – спрашиваю я. – Мне нужно для занятий кое-что поискать в Интернете.
Она качает головой:
– Если только попозже. После обеда. Сейчас ты займешься другим: доктор П. хочет, чтобы ты записала на бумаге все свои ощущения.
Мать уходит, не забыв запереть за собой дверь. Я отыскиваю лист бумаги и ручку.
«Я чувствую полную беспомощность», – вывожу я первую строчку.
И останавливаюсь. Потому что это пишет не Дана. Это пишу я.
Голова болит уже не так сильно, и тошнота тоже проходит. Хотя стоит мне только представить, что Рианнон сейчас сидит одна, в лесу, как меня опять начинает подташнивать.
Я обещал ей! Знал, конечно, что всегда есть риск, но ведь обещал же!
И вот подтверждение, что верить моим обещаниям – слишком рискованно.
Что на меня нельзя ни в чем положиться.
Мать Даны приносит ланч, как будто дочь – инвалид. Я уныло благодарю. И нахожу наконец те слова, которые давно бы следовало найти.
– Прости меня, мама, – говорю я. – Мне правда очень, очень жаль!
Она кивает, и я понимаю: то, что я сейчас говорю, – совершенно для нее недостаточно.
Должно быть, Дана слишком часто повторяла это раньше, и в какой-то момент (скорее всего, прошлой ночью) мать просто перестала ей верить.
Когда я спрашиваю, где отец, мать говорит, что он чинит машину.
Они решают, что завтра Дане надо идти в школу, а потом договориться со своими друзьями о возмещении ущерба. На компьютере поработать можно, но только с учебными целями. Все время, пока я что-то там сочиняю, они сидят за моей спиной.
Связаться с Рианнон совершенно невозможно.
Возвращать мне мобильник тоже никто не собирается.
Я так ничего и не вспомнил из того, что случилось прошлой ночью. Остаток вечера я провожу в безуспешных попытках разглядеть хоть что-нибудь в пустоте. И такое впечатление, что пустота не менее пристально вглядывается в меня.
День 6022
Я собирался подняться пораньше, где-то около шести, чтобы отправить письмо Рианнон и все ей объяснить. У меня еще теплится надежда, что она не стала меня ждать целый день и через некоторое время все же уехала.
Мои планы рушатся: меня будят чуть раньше пяти утра.
– Майкл, пора вставать!
Мать Майкла говорит извиняющимся тоном; сегодняшнее мое пробуждение ничуть не похоже на вчерашнее.
Видимо, нужно собираться в бассейн или еще на какую-нибудь тренировку, чтобы успеть до школы. Однако, не ступив и шагу, я запинаюсь о чемодан.
Слышу, как в соседней комнате мать будит моих сестер.
