– Нет, – ответила Муха Обыкновенная, – начать продолжать витать Вы, уважаемый, не можете, потому что плыть и дуть – это одно, а витать – это совсем другое.
Ореол, пока не витая, терпеливо, как мог, подождал дальнейших объяснений, но не дождался их и сказал:
– Мне кажется, я не говорил, что плыть, дуть и витать – это одно и то же занятие!
– Витать, – сразу же возразила Муха Обыкновенная, – это вообще не занятие – это вре-мя-пре-про-вож-де-ни-е.
Такого длинного слова Ореол никогда в жизни не слышал…
Всё ещё не витая, он с уважением посмотрел на Муху Обыкновенную, знавшую это бесконечно длинное слово, и спросил:
– Не могли бы Вы, Муха Обыкновенная, объяснить мне, что означает «вре… мя… пре… про… вож… де… ни… е», – при этом чуть не поперхнувшись окончанием диковинного слова.
– Вре-мя-пре-про-вож-де-ни-е, – отчеканила Муха Обыкновенная, – есть пустая трата времени – и всё. Иначе говоря, от него, вре-мя-про-вож-де-ни-я, никому ни жарко ни холодно.
– Так это и хорошо! – обрадовался Ореол: ему совершенно не хотелось, чтобы от него кому-нибудь стало жарко или холодно. Потом он полюбопытствовал. – А от Вас, Муха Обыкновения, кому-нибудь жарко… или холодно?
– Обо мне тут речи вообще не идёт! – поспешила заверить его Муха Обыкновенная. – Я летаю. А Вы витаете! Вы же не станете спорить со мной, если я скажу, что летать – это одно, а витать – это совсем другое?
– Не стану, – охотно согласился Ореол и совсем растерялся. Он всё ещё не витал, а между тем каждому понятно, что происходит с ореолами, которые надолго перестают витать: они оседают. А оседая – блёкнут.
Именно это случилось и с нашим Ореолом: он осел – прямо на хрупкие плечи, находившиеся непосредственно под одной великолепной головою. А осев – поблёк.
И тут сразу же, как по команде, все люди, которые издалека шли на свет этого Ореола, сбились с пути и заблудились в потёмках. И начали бросаться в разные стороны и впадать в отчаяние. И образовалось небольшое стол-по-тво-ре-ни-е. Ореол этого, конечно, не мог заметить, потому что и такого длинного слова, как «стол… по… тво… ре… ни… е», он тоже не знал.
Зато Постовой знал это слово очень хорошо и сразу закричал:
– Минуточку, минуточку! Что здесь у нас за стол-по-тво-ре-ни-е такое?
А все люди, которые издалека шли на свет этого Ореола, объяснили Постовому:
– Толпу сотворили мы, но это у нас получилось нечаянно. Все дело в том, что прежде мы видели Ореол над одной великолепной головою: он светился – и мы шли на свет. А теперь Ореол исчез… и тогда мы начали бросаться в разные стороны и впадать в отчаяние. Так и образовалось стол-по-тво-ре-ни-е.
– Минуточку, минуточку! – опять закричал Постовой. – Ореол никуда не исчез, и не говорите, пожалуйста, всякие глупости. Ореол вообще исчезнуть не может. Он может – в крайнем случае – осесть. Кстати, с того места, где я нахожусь, прекрасно видно, что и тот ореол, на свет которого вы шли, именно осел – причём осел на не очень крепкие плечи, находившиеся под одной великолепной головою.
– Отчего же он осел? – заволновались все.
– Прошу никого не волноваться: он осел оттого, что на него уселась муха. Ореол ведь вещь такая… невесомая – и не выносит давления сверху.
С этими словами Постовой осторожно смахнул Муху Обыкновенную всегда имевшейся у него под рукой для таких случаев газетой. От газеты Муха Обыкновенная, разумеется, не погибла, а только сошла с ума – и тут же забыла все длинные слова, которые знала. Отныне она вынуждена была пользоваться только совсем короткими – такими, как «ведь», «вот», «уж» и другими, но не длиннее.
Ореол же медленно приподнялся и опять занял положенное ему место над всё тою же великолепной головою. А все люди, которые шли на его свет, горячо поблагодарили Постового и приблизились к Ореолу.
И их благословили.
Шкатулка с секретом
Теперь редко где встретишь шкатулку с секретом, это раньше они были чуть ли не в каждой семье. И стояли на почётном месте, и обязательно запирались на ключ, а отпирались очень редко – потому что если узнавать секрет ежедневно, то какой же это тогда секрет? Вовсе никакой не секрет, скажете вы, и будете совершенно правы!
Одна такая шкатулка с секретом – старенькая и потому особенно загадочная – дожила до наших дней. Никто не знал, какой именно в ней секрет, потому что давным-давно потерялся ключик, а без ключиков секреты не открываются.
Но все про секрет по-разному говорили.
Бабушка, например, клялась и божилась, что помнит, как шкатулку открывали при ней. И появлялся оттуда пёстрый букет живых цветов, благоухавших, как целый сад. И вились над букетом пчёлы и бабочки, собиравшие нектар.
– Бабушка, ты что-то путаешь! – протестовали в доме. – Ни благоухающих цветов, ни пчёл с бабочками не могло быть в шкатулке, они бы погибли там! Ну, сама подумай, как бы им удалось выжить, если шкатулка почти все время закрыта?
– В том-то и секрет! – сердилась Бабушка. – Не зря же говорят: шкатулка с секретом!
А послушать Соседей (Соседи ведь обычно всё лучше нас знают, о чём ни спроси!), так никакой в шкатулке не букет. Кто-то видел, дескать, как выпрыгивал оттуда маленький паяц – и со страшным хохотом запрыгивал обратно под крышку. Этот маленький паяц, значит, и был тот самый секрет.
Имелся ещё один Часовых Дел Мастер, человек серьёзный и любитель разнообразных механизмов. По его словам, не букет и не паяц содержались в шкатулке, но хлопушка. Откроешь крышку – хлоп! – и вся комната завалена конфетти. И немножко пахнет порохом. А секрет, стало быть, в том, что откуда-то всякий раз бралась в шкатулке новая хлопушка. Однако тут Часовых Дел Мастер лишь разводил руками и с уважением говорил:
– Умели люди мастерить в старину!
Только это, конечно, было никакое не объяснение.
Один Дедушка отмалчивался и сетовал, что память у него совсем плохая. И что не помнит он, какой в шкатулке секрет заперт. А сам почему-то улыбался, хотя ничего особенно весёлого в его сообщении не было. Тогда-то и возникали насчёт Дедушки всякие по-до-зре-ни-я.
– Дедушка, – умоляли его все, – особенно толстощёкий Карапуз, вечно вымазанный вареньем, – вспомни! Ты ведь старше всех, ты не можешь не знать, что там за секрет в этой шкатулке. Букет? Или паяц? Или хлопушка? Сосредоточься, Дедушка!
Но Дедушка всё не сосредоточивался, а только улыбался и приговаривал иногда:
– Букет, паяц, хлопушка… какие же это секреты! Секрет, Карапуз, дело серьёзное, на то он и секрет. И каждому секрету – своё время.
…вот, значит, как проходила жизнь. И стояла на почётном месте молчаливая шкатулка с секретом, никому не выдавая секрета своего, и клялась и божилась Бабушка, и судачили Соседи, и разводил руками Часовых Дел Мастер, и чему-то улыбался Дедушка. А вечно вымазанный вареньем Карапуз рос. И когда он вырос достаточно, он прямо так и сказал:
