Выбор невелик и это избавляет меня от мучительного разбирательства с альтернативами. Разворачиваться уже поздно, значит, остается только одно, идти на прорыв. Максимально пригнув голову и велев Сороке и Беднову сделать тоже самое, я снова даю на полную газ, впрыскивая в цилиндры последние капли горючего. В следующую секунду на нас обрушивается свинцовый ливень. Осколки вдребезги расстрелянного лобового стекла сыпятся на голову, набиваются за воротник, застревают в волосах. И все-таки мы проскакиваем мимо них. Вдогонку летят еще пули, потом стрелки заскакивают в кабину джипа и стартуют за нами. Я даже не спрашиваю, как дела у моих спутников, а просто продолжаю гнать. Машина с трудом поддается управлению, оба правых колеса пробиты. Громыхая ободами по асфальту, протягиваю еще метров двести — триста, затем мотор глохнет. Дальше мы идет накатом. Надо срочно покинуть тачку, найти укрытие и постараться отбиться. С одной стороны дороги тянется ряд густопосаженных деревьев и кустов. Более подходящего места дальше может не быть. Впереди, как назло, снова крутой спуск, да еще с поворотом, но тормоза больше не действуют.
— Прыгайте, — ору не своим голосом и сам, затянув до упора ручку стояночного тормоза, чтобы хоть как-то сбросить скорость, вылетаю из кабины.
Выпал я, надо сказать, весьма удачно, даже не сильно ударился. Почувствовав под ногами твердую землю, я бегу в сторону кустов, падаю и замираю в ожидании. Из темноты до меня доносится журчание незамерзающей местной речки-вонючки, впадающей, скорее всего, в тот водоем, на берегу которого теперь отдыхает Олег Шустрицын. Изделие же баварского автомобильного завода катится еще несколько метров до поворота, съезжает с дороги и врезается трансформаторную будку, которая сразу же начинает трещать и разбрасываться большими порциями искр. Машина вспыхивает. Надеюсь, что Сорока с Бедновым успели выбраться и, что последний при этом не слинял.
Джип останавливается в десяти шагах от меня. Дежурное освещение салона позволяет мне увидеть преследователей. Кажется их четверо. Трое выползают наружу, а последний остается за рулем. Мотор он не глушит. Осматривая издалека остатки нашего тарантаса, они совещаются накоротке, потом начинают осматривать окрестности. Взяв поудобнее в обе руки револьвер и затаив дыхание, жду, когда они поравняются со мной. Они идут тесной группой и это их большая ошибка, вторая за сегодняшний вечер, после того, как они врезались в мусорный ящик. Я не знаю, успею ли уделать всех троих сразу. Для начала надо разобраться с теми, у которых автоматы.
Я успеваю выстрелить два раза, когда третий, видя, как рушатся его спутники, соображает, что случилось, несколько раз бьет наугад из пистолета в моем направлении и прыгает в другую сторону дороги в поисках укрытия. Спрятаться он не успевает потому, что из-за противоположных кустов грохает выстрел и он скрючивается на обочине. Стрелял Игорь. Словно камень с плеч — живой. Сидящий за рулем джипа врубает заднюю скорость и начинает разворачиваться. Я поднимаюсь и бегу в его направлении. Вижу, как Сорока тоже выскакивает на проезжую часть и два раза стреляет. Мертвый водила вываливается из незапертой двери, и я поспеваю как раз вовремя, чтобы занять его место и затормозить. Не хватало, чтобы и эта телега разбилась!
— Эти готовы, — кричит Сорока, рассматривая валяющихся бандитов. — Ребята на службе рассказывали, как ты стреляешь, но я не верил, думал, что это все лапша.
— Ради Бога, давай об этом после. Нет сейчас времени на воспоминания. Где Беднов? Он успел выскочить?
— Да, но, кажется, его зацепило.
Ругнувшись, выбрав для этой цели из широкого ассортимента матюков, коим так богат русский язык, самое простенькое словосочетание (на более сложные нет времени), иду к раненому.
Беднов живой, но его состояние оставляет желать лучшего. Кроме травм, полученных при падении, у него еще, по меньшей мере, два пулевых ранения. Одно в области грудной клетки, недалеко от сердца. Но, несмотря на все, он еще в сознании.
— Говорить можешь?
Ответом мне лишь слабый стон.
— Где вы спрятали женщину?
Он опять только стонет.
— Сейчас мы окажем тебе помощь и доставим в больницу со всей возможной скоростью, клянусь тебе. У тебя еще есть шанс выкарабкаться. Только скажи, где она?
Молчание. То ли не может, то ли не хочет говорить.
— Если говорить трудно, хоть намекни, Беднов. Ты сам подумай, они ведь и тебя хотели убить вместе с нами. Если бы тебя освободить собирались, разве стали бы стрелять? Они же изрешетили всю машину. Я думаю, что это твой депутат говенный. Он не полностью доверял тебе, поэтому в твоем окружение был кто-то, который наблюдал за тобой и докладывал ему о каждом твоем шаге. Когда мы взяли тебя, он нашел способ сообщить все Федорову и тот приказал убрать тебя. Неужели ты не можешь этого понять?
Его окровавленные губы приходят в движение, как будто что-то говорит, только я ничего не слышу.
— Я не слышу, повтори еще раз, — прошу я и наклоняюсь почти вплотную к его лицу.
— Че, — улавливаю я чуть слышный звук.
— Что? Не расслышал.
— Че…
— Чезаре? — догадываюсь я. — Она на фабрике «Чезаре»?
Он чуть заметно кивает.
— Хорошо. Я все понял, — говорю ему, потом обращаюсь к стоящему тут же Игорю. — Попробуй остановить кровь, а я подгоню джип ближе.
Подбегая к автомобилю, улавливаю в ночной атмосфере звуки, очень напоминающие песню милицейских сирен. Надо спешить. Тут мне приходит в голову, а не пора ли мне избавиться от револьвера и сам думаю, что пора. Для визита на фабрику «Чезаре» у меня есть волына Беднова. Револьвер уже достаточно пострелял за эту ночь. Достаю его и кидаю в сторону речки. Именное оружие светлой памяти чекиста Пакина булькает в темную воду. Туда же летит и мобильник Гливанского. Звуки сирен между тем слышны все ближе и ближе.
Возле машины появляется Игорь и сообщает, что Беднову мы уже ничем не можем помочь. Он умер.
Перед тем как сесть в машину, Сорока, внимая моему совету, избавляется от своего «Смит и Вессона». Если что, у него есть табельное оружие.
Мы объезжаем весь микрорайон кругом, стараясь выбирать наименее посещаемые милицейскими патрульными машинами окраинные улочки, пока не выруливаем на широкое шоссе. Нужно как можно быстрее добраться до фирмы «Чезаре» пока еще жива Маргарита. Я говорю Игорю, что на тачке с помятым боком и оставленными пулями дырками мы много по городу не наездим. Он согласен со мной и говорит, что недалеко от остановки трамвая, на которой я сошел, направляясь к Харину, он, когда следил за мной, оставил свои «Жигули».
— Ты покрышки на колесах давно менял? — спрашиваю.
— Давно. А что? — настораживается он, — На моих колесах особо не налихачишь. Но я надеюсь, что погони на сегодня уже закончились.
— Да я не об этом. Это даже хорошо, что резина старая. Раз старая, значит все колеса твои целые. Понял?
