— Поедим сегодня свежатинки. Надоели эти консервы.
— Что вы натворили! — подал голос дромид.
— А что такое? — спросил Кронос. — Я добыл животное. Ревет, плюется.
— А если бы это был один из индов?
— Не может быть, — уверенно сказал Япет. — Я видел их изображения. Тот, которого убил Кронос, — абсолютно скотское создание. Ураном клянусь!
— Как бы не так! — Механический голос дромида кипел негодованием. — В теле этого животного находился дух Коматоза. Я рассказывал вам про этого задожуйца.
— Ах, да, — вспомнил Кронос. — Но ты говорил, что он может вселяться в любое существо, кроме гуманоидов.
— Да.
— Ну, тогда ничего страшного не произошло. Найдет себе новое обиталище. — Кронос посмотрел на верблюжью тушу и обернулся к Япету: — Как думаешь, справимся?
— Да куда мы денемся, — радостно ответил тот.
Они подошли к верблюду. Дромид потребовал:
— Раз вы заставили Коматоза снова искать тело, то подойдите ко мне, поднимите крышку и передвиньте синий тумблер в зеленую зону.
Титаны переглянулись, сделали руками неприличные жесты, и Япет произнес:
— Еще чего? Может, ты нас взорвать хочешь.
Они схватили тушу с двух сторон за копыта и поволокли ее по песку.
— Вы еще пожалеете, — сказал дромид.
— Пошел ты к ежикам, — ответил, пыхтя, Кронос. — Задожуйцев нянчить.
Оставляя на песке широкую полосу, титаны приволокли добычу к флаеру. Используя метод кантования, они затащили тушу внутрь летательного аппарата, захлопнули люк и улетели. Дромид сказал:
— Вот видишь, Коматоз, чем слабее центральная власть, тем больше произвола на периферии. Но хуже всего то, что за давностью лет эти негодяи могут избежать справедливого возмездия.
Я, естественно, ничего ему не ответил, поскольку мое очередное тело опять уволокли на съедение. Видимо, это мой рок, от которого никуда уже не деться.
Текст 2
На опушке леса, глядя на стойбище, стояли трое. Четвертый сидел на траве, прислонившись спиной к стволу дерева. Сидевшим был Дионис. Ему не давали похмелиться, и поэтому настроение его оставляло желать лучшего.
Стояли же Гефест с Гермесом. Они разговаривали с киклопом, которого звали Полифемом. Если боги были на голову выше любого человека, то киклоп выделялся еще более высоким ростом, и при разговоре с ним богам приходилось самим поднимать глаза вверх. Гермес заметил:
— Полифем, что-то ты сегодня мрачен.
— А чего веселиться? — сверкнул киклоп единственным глазом. — Эти тупые людишки вечно подбрасывают проблемы. Да еще нагадала мне тут одна ведьма.
— Что именно? — поинтересовался Гефест.
— Что вскоре появится какой-то хитрый человечишка и выбьет мне глаз. А звать его будут. Надо же, забыл. По-моему — Одисс.
— Может, Одиссос? — подал голос Дионис.
— Сам ты Одиссос! — недружелюбно сказал Полифем. — Вон, вчера так наодиссосился, что еле протрезвили сегодня. Нет, этого негодного аборигена будут звать не так. А, вспомнил — Одиссей!
— Что ты веришь всяким бабкиным сказкам? — презрительно скривил губы Гефест. — Даже если и сбудется гадание, подумаешь, невелика потеря.
— Это для тебя потеря невелика, потому что у тебя два глаза. А у меня — всего один. Вон, во время титаномахии гекатонхейр Бриарей выбил глаз титану Криосу. И что?
И ничего. Смотрит теперь одним. А если выбить у меня? Что я потом делать буду?
— Я тебе сатира-поводыря дам, — опять вмешался Дионис. — Будешь узнавать его по запаху. Но с тебя — мех вина.
— Заткнись! — прикрикнул на него Гефест. — Надоело слушать твой пьяный бред.
— Во-первых, я сейчас трезв, — возразил Дионис. — А во-вторых, я не просил назначать меня богом виноделия. Так что все вопросы — к Зевсу.
— Зевс назначил тебя богом виноделия, а не винопития, — заметил Гермес.
— Не вижу разницы между этими понятиями, — ухмыльнулся Дионис. — Кстати, дайте мне похмелиться, и я от вас отстану.
Полифем, задумчиво слушавший возникшую перебранку, вдруг, вспомнив что-то, спросил у Гермеса:
— Слушай, я во время битвы дал по башке дубиной титану Япету. У него глаза случайно не выпрыгнули?
— Нет, — ответил Гермес. — Но косоглазие исправилось, и прошло заикание. Япет просил передать привет и сообщить, что теперь он твой должник.
— Н-да, — протянул Полифем. — Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. И где сейчас титаны? Так и сидят под замком в пещерах?
— Нет, — ответил Гефест. — Зевс подарил им острова Блаженных. Мы перевезли их туда, и теперь они радуются жизни.
— Га-га-га! — рассмеялся киклоп. — Вот это подарочек! И Атлант с ними? Вот и хорошо. А то кулаки у него — не приведи Шива. Так двинул меня в челюсть, что я задом целую стадию земли вспахал!
В это мгновение из куста репейника, росшего рядом с деревом, на которое опирался спиной Дионис, высунулась длинная волосатая рука. В ней была зажата объемистая кожаная фляга. Дионис радостно булькнул горлом и попытался эту флягу схватить. Но Гермес не дремал. Точным ударом ноги он выбил емкость из волосатой лапы, и она упала на траву. Гефест тут же вломился в куст, а Гермес последовал за ним.
Оттуда стали долетать звуки, схожие с гулкими ударами, возникающими при игре на кожаном барабане. К ним присоединились чьи-то визгливые вопли.
Дионис же времени даром не терял. Он на четвереньках подполз к фляге, схватил ее и, выдернув пробку, присосался к горлышку. Полифем с интересом наблюдал за его действиями. Наконец Дионис оторвал губы и заявил:
— Друзья-сатиры никогда меня в беде не оставят.
— Чего не скажешь о тебе, — заметил киклоп. — Твоих друзей сейчас дубасят, как плешивых козлов, а ты даже пальцем не пошевелил, чтобы их выручить.
— Ничего страшного. Иногда получить парочку тумаков даже полезно для здоровья, — ответил Дионис и снова приложился к фляге.
Тем временем вопли прекратились, раздался дробный топот копыт, и боги выбрались из куста. Пока Гермес отдирал от хитона колючки, Гефест отобрал у Диониса флягу и с укоризной обратился к Полифему:
— Что ты стоишь, как столб? Не мог забрать у него флягу?
— Я ему нянька, что ли? — возмутился киклоп. — Ваш алкоголик, вот и следите за ним сами. Я вообще-то вас сюда не за этим позвал.
— Мы догадываемся, зачем ты нас позвал, — кивнул головой Гефест и отхлебнул из фляги. — Умм! Хорошее вино!
— Барахла не держим, — заплетающимся языком сообщил Дионис.
— Заткнись! — прикрикнул на него Гефест.
Полифем начал говорить:
