— Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?
— Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.
— Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?
— Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.
Смирнов присвистнул.
— Всех удается вылечить?
— Нет. Но большинство.
Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.
Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах — маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.
— Каким был Марухин? — медленно повторила Самсонова. — Дайте подумать. — Она сложила ладони и уткнулась в них лбом.
Пока женщина собиралась с мыслями, Смирнов разглядывал кабинет. Стеллажи, сейф, оргтехника, вентилятор в углу, куча дипломов в рамках, развешанных по стенам. Бросалось в глаза только одно: кубки и медали на разноцветных ленточках, видневшиеся буквально повсюду.
— Кому принадлежат все эти призы? — спросил Смирнов.
— А? — подняла на него глаза женщина, не сразу поняв вопрос. Затем улыбнулась. — Это наших детей. — Она взяла стоявшую на столе фотографию в рамке и развернула так, чтобы следователь мог ее видеть. — Ксюша и Максим.
На Смирнова смотрели два улыбающихся подростка. Очень похожие друг на друга.
— Сколько им? — вежливо поинтересовался полицейский.
Если тебе показывают фотографию своих детей, надо задать хотя бы пару вопросов.
— По четырнадцать.
— Близнецы?
— Двойняшки. Они разнояйцевые.
— А как похожи.
— Да уж.
Смирнов помолчал, разглядывая детские лица. Вдруг ему в голову пришла неприятная мысль.
— Они больны? — уточнил он. — Что-то генетическое?
— Нет, что вы! Просто держу тут их… добро. — Женщина улыбнулась. — Чтобы не расслабляться, — добавила она.
— Соревнуетесь с собственными детьми? — тоже улыбнулся Смирнов.
Самсонова нахмурилась:
— Нет, конечно. При чем тут это?
— Извините, это я так. Давайте вернемся к Марухину.
— Как скажете, — недовольно проговорила Самсонова. — Александр Викторович всего себя отдавал науке. Хотя, бывало, и по головам шел.
— Но из-за этого не убивают, — возразил следователь.
Самсонова пожала плечами:
— Не знаю. Наверное, всякое бывает.
— Что еще можете сказать о покойном?
— Только хорошее, — невесело усмехнулась женщина. — На самом деле даже не знаю. Человек как человек. Мы же с ним работали вместе, а не жили. Что конкретно вас интересует?
— На молоденьких он не заглядывался?
— Чего не было, того не было. Александру Викторовичу не до того было. Он с утра до вечера только о работе думал, я ведь вам сказала.
— С женой из-за этого проблем не было?
— Если и были, то я не в курсе. Спросите ее саму.
— Так и сделаю. Вы никого не подозреваете?
— Да нет. Кого я могу подозревать? Тем более я так поняла, что убийца — псих.
— Почему вы так решили?
— Судя по тому, что он сделал.
— А вам откуда это известно? — поинтересовался Смирнов, хотя уже знал, что услышит в ответ.
— От жены Марухина. Она ходила на опознание.
— Ей должны были показать только лицо.
— Простыня случайно соскользнула.
— Понятно. Ваш муж сказал, что вы вирусолог.
— Да, и что?
— Не объясните, что это значит?
— Это имеет отношение к убийству Марухина?
— Нет, считайте, что мне просто любопытно.
— Ладно, только кратко. Договорились?
— Конечно, — согласился Смирнов. — Делайте скидку на мое невежество.
— Дело в том, что вирусы могут внедрять генетический материал в геном клетки хозяина, причем стабильно, то есть навсегда. Поэтому они используются для доставки нужной генетической информации в геном клеток.
— Как транспорт?
— В общем, да. В случае необходимости они способны корректировать дефекты генома. В восьмидесятых удалось получить изолированные гены и осуществить перенос у мышей. Тогда все и завертелось. Это был настоящий прорыв.
— Потрясающе, — вежливо сказал Смирнов.
— Еще что-нибудь?
От следователя не укрылось, как женщина якобы украдкой взглянула на часы.
— Нет, это все. Не знаете, где Александра Николаевна Кушекова?
— В лаборантской. Отсюда налево и до конца коридора.
Попрощавшись и взяв ее номер телефона, Смирнов отправился искать лаборантку. Та оказалась приятной полноватой женщиной лет сорока, в русом парике и с выщипанными бровями, которые походили на изогнутые ниточки. От нее пахло дешевым одеколоном и реактивами. Когда полицейский вошел, она мыла чашки Петри в стальной раковине.
— Александр Викторович имел золотые руки, — начала Кушекова, выслушав Смирнова. — Он мою Ниночку вылечил, так что лично я на него молилась. Мне его сам Господь послал, хотите — верьте, хотите — нет. И тот, кто его убил, достоин… достоин… — Она даже не смогла подобрать слова от возмущения.
Больше ничего путного следователь от нее не добился и, попросив записать ему номер мобильного телефона, попрощался.
Уходя из НИИ, Смирнов уносил в кармане номера телефонов всех сотрудников лаборатории. И, что не менее важно, отпечатки их пальцев, оставшиеся на страницах, где они писали свои номера.
Когда позвонил Дымин, Смирнов пил чай с купленной в ближайшем магазине булочкой.
— Я тут в монастыре все облазил, — гордо сообщил опер. — Место глухое, так что неудивительно, что сразу брата Федора не нашли. Не знаю, как его туда заманили, потому что ему туда соваться было явно незачем.
— Откуда такая уверенность, что его именно заманили?
— Если бы его тащили, то были бы следы. Я забрал у прибывшей на место опергруппы отчет, там указано, что никаких характерных борозд, остающихся, если тело волокут, — нет. Если только его несли на руках.
— А какова вероятность того, что на монаха могли напасть на территории монастыря и перетащить за склад с инвентарем? — спросил Смирнов.
