Дымин на ужин не пошел и от предложения Смирнова принести ему что-нибудь в каюту отказался. Лицо у него было зеленое, а губы едва шевелились.
Во время ужина следователь с облегчением отметил, что все ученые на месте. Покончив с уткой в кисло-сладком соусе и жареными грибами, залитыми разогретой сметаной, он не торопясь выпил чай с яблочным ароматом, а потом отправился в каюту, где набрал на ноутбуке отчет для Несметова и отправил его по электронной почте — как обещал. Если даже начальник уйдет с работы, то сможет прочитать его дома.
В девять была небольшая развлекательная программа, а в начале одиннадцатого на «Фаэтон» пришло сообщение, что береговая охрана выловила ниже по реке тело молодого мужчины с привязанным к шее чемоданом. Его зацепили багром почти случайно — в этом месте дно поднимается, и поэтому труп оказался в зоне досягаемости. Капитан отправился на катере на опознание. Все это сообщил Смирнову и Дымину старпом, специально пришедший в их каюту по поручению Капотова.
— Капитан приказал все это вам передать, — сказал он под конец.
— Когда он вернется?
— Не знаю. В любом случае мы продолжаем идти прежним ходом и с прежней скоростью. Он нас догонит на катере.
Васильев сидел на кровати, положив руки на колени и опустив голову. Глаза у него были прикрыты, и со стороны могло показаться, что он дремлет, но на самом деле в голове у мужчины происходил мучительный процесс. Он вспоминал, как ворвался в кают-компанию и увидел собравшихся там счастливцев — людей, чьи дети выздоравливали благодаря лаборатории, которой руководил покойный ныне Марухин. Васильев не верил в то, что его ребенку нельзя было помочь. Он был уверен, что Марухин получал взятки от родителей. Васильев видел перед собой Женю, сидящего в инвалидном кресле. Он, отец, ничего не смог сделать для того, чтобы вылечить его. Васильев вспомнил, как собрал деньги и пришел к Марухину — но тот отказался с ним разговаривать и почти выгнал. Разыграл возмущение. Наверное, мало предложил, решил Васильев.
Он купил билет на теплоход с определенной целью: наказать продажных генетиков, которые имеют наглость решать, кто достоин их помощи, а кто нет. Марухин мертв — судьба уже покарала его, — но остались другие. Например, Самсонов, свысока глядящий на всех вокруг. Или его жена. Да любой из тех, кто сегодня с такой досадой смотрел на него, когда он явился в кают-компанию, чтобы взглянуть им в глаза. Но он увидел в них только желание поскорее избавиться от него — назойливого и приставучего родителя, чей ребенок имел несчастье появиться на свет с генетическим недостатком. И самое страшное — он заметил такое же выражение на лицах присутствовавших родителей. Им тоже хотелось, чтобы он ушел и оставил в покое их любимых ученых, кудесников, которые лечат их детей.
Васильев дернулся и вдруг резко ударил кулаком по столу. Затем встал и замер, глядя в стену перед собой. Ладонь горела огнем, но он этого не замечал. В глазах стояли слезы. Он спросил подошедшего к нему на палубе полицейского, очень ли он был жалок, когда ворвался в кают-компанию, но он и сам знал ответ. Еще как! Чувство бессилия захлестнуло Васильева, и он кинулся к чемодану. Замки не хотели открываться, и пришлось повозиться почти минуту, прежде чем крышка откинулась. Васильев принялся выбрасывать аккуратно сложенное белье, пока не увидел лежавший на дне завернутый в промасленную тряпку пистолет ТТ. Он купил его на рынке два месяца назад, повинуясь безотчетному порыву. Потом долгими вечерами смотрел на него, слыша доносящиеся из соседней комнаты стоны Жени. Так к Васильеву постепенно пришло решение. И сейчас он понял, что пришло время его осуществить.
У этих людей нет совести, и бесполезно к ней взывать, подумал Васильев. Но это не значит, что он должен терпеть их пренебрежение. Его сын заслуживает лучшего отношения. Он чудный ребенок, ему просто не повезло. Васильев знал, с какими сложными случаями сталкивалась лаборатория Марухина и добивалась результатов. Но его ребенка отвергли, а его самого не хотят слушать. От жгучей обиды Васильев едва не задохнулся. Он сел на кровать, сжимая в руке пистолет и судорожно открывая и закрывая рот — словно вытащенная из воды рыба. В ушах пульсировала кровь, под ложечкой противно засосало. «Это нервы!» — сказал он себе и встал. Заткнул ТТ сзади за ремень, прикрыл футболкой. Подошел к зеркалу, посмотрел: вроде незаметно.
Терять ему нечего. Если его поймают, о ребенке позаботится жена. Но это вряд ли: Васильев все продумал. Он решил, что выследит Самсонова, вернее, дождется, пока тот останется один — рано или поздно такой момент должен был настать — и выстрелит в него. Потом выбросит пистолет за борт. Ни свидетелей, ни отпечатков. Никто не знает, что у него было оружие, а значит, и доказать, что стрелял он, будет нельзя. Васильев достал из чемодана чистый носовой платок — чтобы обернуть им руку. Он читал, что на коже после выстрела остаются следы пороха, и не хотел, чтобы их обнаружили, так как понимал: после его выступления в кают-компании подозрение неизбежно падет на него.
Васильев вышел в коридор и закрыл дверь, потратив на это элементарное действие чуть больше времени, чем обычно. Ему казалось, что каждый шаг отдается во всем его теле. Он шел, едва ощущая пол, он словно летел навстречу судьбе. Ладони потели, и как он ни старался выровнять дыхание, оно было сбивчивым.
Васильев выбрался на палубу и пошел туда, где еще слышались голоса пассажиров, рассчитывая, что Самсонов окажется среди припозднившихся. Он двигался медленно, едва удерживаясь от того, чтобы не начать красться. Вскоре он увидел людей, собравшихся на корме. Они сидели за пластиковыми столиками, стояли, прислонившись или облокотившись на поручни. Некоторые пили коктейли или пиво, курили. Самсонов был с ними. Золина и Кушекова тоже, но они стояли чуть поодаль и что-то обсуждали. Васильев сглотнул и перевел дух. Он огляделся: здесь его сразу бы заметили, стоило спустить курок. Не оставалось времени ни на то, чтобы выбросить пистолет, ни на то, чтобы убежать к себе в каюту. Но Васильеву не хотелось отказываться от возможности убить Самсонова. Пусть Самсонов сейчас и не один, но вокруг темно, а это большое преимущество. Застать его совсем одного шанс невелик, а на корме собралось не так уж много народу. Васильев заметил железный трап, ведущий наверх. Недолго думая, он начал карабкаться по нему. Ступени были узкие, ставить на них ноги с непривычки было неудобно. Наконец Васильев забрался на небольшую огороженную площадку, где были свалены накрытые брезентом спасательные круги и свернутые в бухты канаты. Не вставая, Васильев распластался на животе и подполз к краю. Выглянул. Самсонов успел немного переместиться, и теперь его наполовину закрывала какая-то женщина — кажется, одна из мамаш, которых Васильев видел в кают-компании. Он стиснул зубы и потянулся за пистолетом. Ощутил его прохладную тяжесть, когда рукоять легла в ладонь. Вспомнилось, что ТТ — любимое оружие киллеров: дешево стоит и не жалко бросить. Через силу усмехнулся и вытащил пистолет из-за пояса. Положил перед собой. По лбу и вискам тек пот, Васильев вытер его рукой. «Нужно успокоиться», — сказал он себе. Иначе легко и промахнуться. Но сделать это оказалось не так-то просто. Организм не желал успокаиваться. А Самсонов тем временем двинулся вдоль борта в сопровождении женщины. Васильев видел, что к ним направляются двое мужчин — кажется, тоже родители. Вот сейчас они обступят его или уведут. Васильев запаниковал, попытался прицелиться, и ТТ едва не выскользнул из потных ладоней. Он перевел дух, прикрыл на мгновение глаза. Затем схватил оружие покрепче и навел на Самсонова. У него было всего несколько секунд, прежде чем цель закроют. Васильев, прежде чем стрелять в Самсонова, тренировался — ездил в лес и стрелял по пивным банкам, — поэтому был почти уверен, что попадет в цель. Но попасть мало — надо убить, причем желательно одним выстрелом. Сейчас в его сторону никто не смотрит, так что люди могут и не заметить, откуда полыхнет в темноте пламя выстрела. Это даст ему небольшую фору, чтобы избавиться от оружия. Но если он станет стрелять повторно, его наверняка увидят. Васильев вспомнил про платок и поспешно вытащил его из кармана. Самсонов остановился и развернулся. Теперь он представлял собой идеальную мишень. Приближавшиеся к нему мужчины обернулись, словно их кто-то позвал, и замедлили шаги. Упустить такую возможность Васильев просто не имел права! Он поспешно обернул правую руку платком и прицелился. И в тот же миг почувствовал едва ощутимое движение воздуха за спиной. Наверное, это ветер, решил он, но тут ему на спину — прямо промеж лопаток — легла неимоверная тяжесть. Воздух мигом вышел из легких — словно спустило колесо. Заломило ребра, что-то тихо-тихо захрустело. Задохнувшись, Васильев повернул голову — как сумел — и увидел огромный темный силуэт, который стремительно нагнулся к нему. А затем последовал удар в ухо. На миг Васильев потерял сознание. А когда пришел в себя, то понял, что голова у него гудит, словно набатный колокол. По щеке текло что-то теплое. «Кровь из уха!» — догадался Васильев. Он перевел взгляд на свои руки и увидел, что пистолета у него больше нет. Зато через секунду до него донесся далекий всплеск. Почему-то он не сомневался, что это пошел ко дну его ТТ. Затем со спины исчезла тяжесть, а на лодыжках будто клещи сомкнулись. Обалдевшего от боли и неожиданности Васильева поволокли на животе от края площадки. Потом перевернули, и он увидел двух здоровенных парней, посадивших его и прислонивших спиной к брезенту, под которым были сложены спасательные круги. Он открыл рот, чтобы закричать, потом поглядел на квадратные лица нападавших и передумал.
