Реальность войны оказалась более привлекательной нежели то, что мог предложить людям мир.
Как следствие неизбежно произойдет переход власти к армиям — логика сопротивления Украины потребует отставки рыхлых капиталистов, и к власти придут вооруженные люди; придут на том основании, что надо сражаться. Сходный процесс произойдет и в России. И это случится по логике войны, вне логики мирной жизни, о которой забыли.
Главным сегодня является не победа над врагом, а мир любой ценой; в этой войне победить нельзя, потому что враги все — всем и никто — никому.
То что я скажу, не понравится никому, поскольку всякий агитатор уверен, что его цели истинно важны: когда разделят Украину, когда зачистят Донбасс от сепаратистов, когда свалят клику Путина, когда развалят Россию, когда повергнут в прах Америку, — вот тогда настанет мир и покой, а любое соглашательство ведет к худшему. Нет, это не так. Хуже, чем убийство в бессмысленной войне с братьями — ничего нет вообще. Особенно потому, что это убийство происходит ради развлечения партера.
Безразлично, чей Крым — что там находится: база НАТО (которой не было), российские службы, украинская территория или татарская земля. Это абсолютно все равно. Хоть марсиане.
И безразлично, чей Донбасс — он, вообще говоря, мало кому нужен, угольная промышленность давно почила в бозе.
Имеет значение каждая человеческая жизнь.
Когда неимущих натравливают на неимущих, им стоит задуматься, нравятся ли им гладиаторские бои.
3 ноября. Зачем закон
Закон — это то, что отличает республику от тирании.
Иначе говоря, закон — делает людей равными.
Закон един для всех. Если президент, депутаты или король не соблюдают закона — значит, общество производит неравенство; значит, это автократия, олигархия, тирания.
Закон — как и вообще любое правило — нарушают. Закон могут нарушить из-за непонимания или по злому умыслу.
Но такое нарушение закона — не отменяет сам закон, нарушение просто выявляет злонамеренных людей, которые закон извратили.
Чиновники демократических государств могут извратить закон, лжесвидетельствовать, совершить ошибку. Ротационная система власти в демократическом государстве дает возможность пересмотреть эту ошибку — но в случае тирании будет сложнее; произвол тирана гнет закон в любую сторону.
Ложь Блера и Буша в иракской войне хорошо известна; репутация этих деятелей упала предельно низко; есть надежда, что подобную ошибку больше не повторят. Это было дурно сделано — закон использовали в целях, несовместимых с моральным статусом закона; политики прибегли ко лжи. Те, кто использовал закон в своих целях — были дурными людьми.
Но сам закон от этого хуже не стал.
Нарушение закона не означает, что отныне говорить правду не обязательно.
Закон остался прежним, и закон требуется соблюдать.
Сделать вывод на основании нарушения закона, что плох сам закон — нелепо.
Множить нарушения закона из-за того, что закон однажды был нарушен — безобразно.
Любое нарушение закона должно вести только к его неукоснительному соблюдению впредь.
Международные законы следует соблюдать особенно тщательно
5 ноября. Ремарк
Сапожник Самвел, армянин из Баку, позвал в подсобку выпить.
Он в Берлине восьмой год, до того помотался по бывшему Союзу.
Разлили; зашел украинец Серега, беженец с востока Украины, он в Берлине пятый месяц.
Самвел рассказал про Сумгаит, Сергей про Донбасс — личные наблюдения, на объективность не претендуют; приводить их не стану.
Самвел говорит: сейчас главное солидарность; вот как армяне к украинцам относятся — так и ведь и к армянам будут относиться, правильно?
Серега кивает.
Самвел говорит: допустим, сейчас опять Карабах заберут…и что возразишь?
Сергей спрашивает: если отсюда надо будет уехать, ты куда советуешь?
Было такое чувство, что этот роман я уже читал.
5 ноября. Разговоры беженцев
Есть пьеса с таким названием у Брехта; это на мой взгляд лучшая из его пьес — то есть, наиболее полно воплощающая принцип его документальной драматургии. Посмотрите, если есть время: она даже сильнее чем «Страх и нищета Третьей империи», а уж эта пьеса сейчас читается взахлеб.
Так вот, «Разговоры беженцев» точнее, проще, суше.
Когда много ездишь по Европе (а я много), то разговоры и судьбы случайных собеседников собираются примерно вот в такой бесконечный диалог. Ниже писал про Самвела из Баку и Серегу из Макеевки.
Потом вышел в соседний ресторанчик — хозяин (Штефан, немец) подсел. Говорит:
— Заходи на неделе, прощальный ужин будет; гусь, бургундское.
— А почему прощальный? — говорю.
— В Аргентину уезжаю.
Для меня Аргентина родная, я сам аргентинец; заинтересовался.
— Что ты там делать будешь? Там же кризис.
— Кризис — время, когда надо ловить удачу.
— Послушай, — говорю — в Аргентине лучшее мясо в мире. А ты только мясо жарить и умеешь. Там и без тебя поваров хватает.
— А моего соуса они не знают!
И смотрит с надеждой.
Соус у него, прямо скажем, не выдающийся.
— Надо же ловить удачу! А то тревожно — Путин, война…а я — умнее: раз, и в Аргентину, у них в Аргентине такого соуса нет.
Из кухни жена вышла, глаза безумные. Почему-то им страшно; впрочем, у них шестеро детей.
Это ведь не только Донбасс ударило; когда в мире появляется дурак, страшно всем.
10 ноября. Интеллигенция и народ
Интеллигенция мимикрировала; про это в России писали начиная с 19ого века; наш фрагмент истории ничем не лучше предыдущих — интеллигенция в очередной раз спряталась, а возможно и поредела.
Я это много раз повторял, находил обидные слова. Хотя у журналистов на полке остались собрания сочинений Анатоля Франса и Чарльза Диккенса, которые покупала по подписке бабушка, однако журналисты — это журналисты, их роль в мировой истории преувеличена. Журнальные коллективчики и обслуга предвыборных штабов олигархов — это не интеллигенция.
Я часто использовал (давно это было, в пору торжества нео-либеральной доктрины) фразу Шульгина, сказанную в отношении дворянства «Был класс, да съездился». Интеллигенция (в том виде, в каком она существовала в поздние советские годы, с кодексом поведения и критерием чести) перестала существовать: ее купили.
Наблюдение это не отличается прозорливостью, мысль невеликая; говоря это, я замечал, что моя фраза ранит иных журналистов, но находит отклик в сердцах российского чиновничества и патриотических купцов. Им, чиновникам, отрадно было узнать, что работники рекламы и менеджеры среднего звена, сотрудники глянцевых журналов и сетевые администраторы, которые требуют честных выборов — не интеллигенция. Чиновники радовались моей аргументации: ах, так, стало быть, они — не интеллигенция? А мы это подозревали… С народом надо быть! Вот народ у нас — соль земли! А сетевые администраторы и журнальные комментаторы — это грязь, говно нации!
