Фашистская мораль — то есть, братство избранных, имперская национальная идея — начисто вытеснила все былые социалистические лозунги. В самой России (не говоря уж о бывших республиках СССР) возникли организации и движения фашистского толка. Фашистские ритуалы (или напоминающие фашистские), фашистская символика, знаки коловратов, бритые затылки, черная униформа, агрессивная национальная агитация — все это стало привычным для российского патриота.
Те, кто порицал бандеровцев в Украине и требовал введения войск для спасения русского населения, отнюдь не были интернационалистами. Русскому журналисту сказали, что в гражданской войне нет правых и виноватых, он ответил просто: главное то, что выгодно России. Это не единичный, но типичный ответ; рефреном звучала странная формулировка «в эти трудные для России дни» — так сказали тысячи телезрителей. Звучит выражение дико: казалось бы, дни — трудные для Украины, на территорию которой собираются ввести войска; но нет, в сознании русского обывателя основная трудность выпала на долю русского населения — под угрозой оказалось нечто сверхценное, то, что надо защитить вопреки любой напасти — под угрозой общая русская судьба.
Именно этим и были вызваны эмоции: спасали не конкретных людей от конкретных бандеровцев, каковые мгновенно растаяли аки дым, но спасали от покушения на единство русского народа. Если бы спасали конкретных людей, тогда бы требовался десант в эпицентр событий; но спасали народ в целом, спасали сознание народа, его историческую миссию и судьбу. Именно это нашло отклик в сердцах. То была не рядовая операция по обезвреживанию бандитов — но нечто судьбоносное — и это почувствовали все телезрители.
Реакции зрительного зала были соответствующие «в эти дни я сделал выбор — я русский, и это навсегда», «отечество в беде», и так далее; иным эмоции покажутся преувеличенными, наигранными — ну стоит ли тратить столько страсти из-за сотни бандитов? Даже зловещий Сашок Белый, который мог бы добраться до атомной электростанции, не кажется поводом для демонстрации армады: злодея можно обуздать меньшими средствами. Но речь не о бандитах. И речь даже не о соплеменниках. До тех пор, пока миллионы соотечественников прозябали в Украине в пределах безвизовой доступности, их судьба никого не беспокоила. Когда возникла угроза раскола — тогда настали «трудные дни». И это понятно. Можно определить это настроение как ответственность за общую русскую судьбу. Ответственность выражают агрессивно — что делать? Спонтанная агрессия доминировала вчера у телеэкранов.
Началось это давно, сразу после падения Советской власти. В первые годы т. н. «гласности» стал издаваться журнал «Элементы» (издатель А. Дугин), в котором фашизм трактовался как идеология борьбы с атлантизмом, как идеология Евразии, необходимая России. Российские философы-евразийцы (наиболее радикален Ильин, но и Данилевский весьма напористый философ) сделались крайне важны для осознания исторической миссии народа. У философа Ильина можно отыскать такие цитаты, которые послужат руководству к действию — и на пепелище идеологии, когда опереться было не на что, оперлись на евразийство. Евразийцы (правильнее называть их идеологами, это не категориальная философия в германском понимании, скорее учение жизни) смыкаются в восприятии с идеологами наподобие ван дер Брука или Юлиуса Эволы, с идеологами т. н. Консервативной революции, Третьего пути. Идеология европейских «цивилизованных» фашистов подавалась в журнале «Элементы» как выгодный России рецепт бытия, в нем же печатались малоизвестные и интригующие беседы Гитлера, провокационные высказывания Розанова и т. д.
И этот журнал был далеко не единственным — но показательным чтением, наряду с мистикой Мамлеева, Рене Генона, романтикой Селина и Эзры Паунда. Модным писателем стал Эрнст Юнгер, модным стало быть «немного фашистом». Для борьбы с американской экспансией и «атлантической державой» — фашизм выбирался как действенное оружие, — как прикажете восстановить разрушенную империю? Фразеология газеты «Завтра», не скрывавшая «имперскости» мало чем отличается от традиционной фашистской, но, так сказать, в «хорошем смысле» — ведь никто не зовет к геноциду — зовут лишь к единству и победе над захватчиком.
Поскольку интернационала трудящихся больше нет, формой общего сопротивления становится единство в нации, единство в судьбе народа. Так возникла партия «национал-большевиков» (а тот, кто захочет найти отличия в идеологии национал-большевиков и национал-социалистов, пусть пишет диссертацию). От уродливых и быстро забытых моделей фашизма (партия Баркашова и общество Память) перешли к более солидным — и более романтическим — конструкциям. Помимо прочего, возник особый, популярный в авангардных кругах гламурный фашизм — эту версию представляет писатель Лимонов и его последователи, ряд художников имперцев, в том числе и те, кто считает себя «левыми» — хотя исповедует имперскую доктрину.
Гламурный фашизм сегодня вполне вписан в кап-действительность и даже участвует в образовании моды — этакие кружевные трусы со свастикой. Авангардное искусство поддерживает эту версию, а молодые литераторы-патриоты добавляют искренней народной слезы. Это скорее эстетическое явление, но, поскольку данный вид творчества постоянно апеллирует к массам, к сознанию оскорбленного русского народа, эффект такой эстетики имеет значение и социальное. Эту квази-фашистскую идеологию классическим образом разогревал нормальный, естественный, закономерный реваншизм. Исключительно обидно то, что Советская империя рухнула, и смотреть на то, как компрадорская мораль либералов ее растаскивает на куски — больно.
Было бы опрометчиво, говоря о возникающем фашизме, упустить роль отечественного либерала, который фашизм звал усердно. Развитию отечественного имперского сознания помогала либеральная компрадорская политика. Страну разворовали, растащили народное достояние по феодам, а феодалы переместили доходы за границу — тем самым, стану вывезли за рубеж. Это даже не дань, которую платят в Орду, это фантастическая ситуация, при которой существование страны эфемерно: ее богатства лежат глубоко под землей, а наземные богатства находятся за ее пределами, у потенциальных врагов. Оправдали воровство тем, что надо развалить коммунистическую страну и плановое хозяйство. Чтобы не жалеть обкраденной страны, оболгали ее прошлое — тут уж громили все подряд, одним разом избавлялись от ненавистного коллективного хозяйства. Клеймили Красную армию, Сталина, Ленина, Маркса, Маяковского, разоблачили подвиг Зои Космодемьянской, оборону Ленинграда, революцию, комиссаров, космонавтов, фигурное катание и сельское хозяйство; надо было все советское уничтожить, и лакейское сознание заставляло сделать более, чем даже просят.
Когда твою страну разворовывают планомерно и сладострастно много лет подряд, а народу говорят, что это происходит заслуженно, поскольку народ глуп, возникает естественная реакция — иной реакции быть не может. Произошло то, что не могло не произойти — идея желанной империи сопряглась не с интернационалистической (проигравшей) идеологией, а с националистической, на которую отныне вся надежда. Советская империя развалилась под влиянием центробежных сил; но существует идея иного порядка, лучшего — Российская империя.
То, что вокруг нас — легко трактовать как проявления фашизма; действительно, напористая глобализация очень напоминает колониализм, а колониальная политика Запада непосредственно связана с фашизмом. Россия в кругу алчных интересов, рвущих ее рыхлое тело на части.
