При этом исследователи согласны, что на сегодня нет единого академического подхода к проблеме информационных войн
[293]
. Получается, что расширение практики пока не привело к такому же росту теории. Будущее, вероятно, лежит в сочетании усилий академических работников и военных. Например, интересные новые результаты можно увидеть в британском Институте бихейвористской динамики (сайт — www.bdinstitute.org), который тесно работает с военными.
Британские ученые заложили в свои исследования другую базу: направленность не на изменение отношений, а на изменение поведения. Они подчеркивают то, что изменив отношения, вы необязательно придете к изменению поведения, поэтому целью должно быть именно изменение поведения. Четкая собственная база позволяет анализировать и критиковать информационные кампании других, в данном случае американцев
[294]
,
[295]
. Но и сама их модель находится еще в стадии формирования
[296]
,
[297]
. И это понятно, поскольку существует множество факторов воздействия.
Их базовой позицией стало выделение трех видов коммуникации: информационной, отношенческой и поведенческой. Последняя как раз и направлена на продвижение конкретного заранее заданного поведения. В качестве примера они приводят даже президентскую кампанию Обамы «Change” (“Перемены”). В социальных медиа было запущено вирусное сообщение, которое призывало придти на ралли Обамы. поскольку это очень эмоционально захватывающее действие. Таким образом это стало интересным даже для тех, кто не является его сторонником или любит сидеть дома. И это изменило их поведение.
Информационная война стала сегодня в центре политики, экономики и военного дела. “Мирные” применения этого инструментария давно вышли за пределы его военного использования. Принятие решений существует во всех областях и в случае конкурентного столкновения начинается борьба за единственность одного решения и против решений альтернативных.
Развитие теории информационных войн
Принципиально прикладная направленность сферы информационных войн в определенной степени служит помехой развитию ее теории. Ведь практики теорий не пишут, а теоретики не занимаются практикой. Редко можно встретить в этой сфере типаж человека, меч которого таким образом «обоюдоостр». Пожалуй, только Дж. Аркилла заслуживает подобного отношения к себе.
Первым этапом развития теории информационной борьбы следует признать разработки американского Авиационного университета, где занимались войной далекого будущего. И это понятно, поскольку на несколько десятилетий вперед трудно представить себе развитие «железа», зато можно представить грядущие цели. Поэтому все наиболее интересные исследования вышли из-под пера полковников ВВС.
Р. Шафрански уже в те далекие годы писал, что целью информационной войны является эпистемология противника
[298]
. Это знания, которые противник рассматривает как истинные или реальные. И далее идут следующие слова: «На стратегическом уровне целью «идеальной» кампании информационной войны является влияние на выбор противника и, следовательно, на его поведение, вне того, чтобы противник почувствовал, что на его выбор и поведение кто-то влияет». Кстати, эта статья имеет подзаголовок — «Готовясь к войне 2020 года».
В этой статье 1995 г. Шафрански очень четко формулирует ключевые вопросы информационной кампании:
• как соотносится информационная кампания с целями всей военной кампании,
• во что должны верить и что знать лидеры противника, когда информационная кампания будет завершена, то есть каков желаемый эпистемологический результат,
• какой инструментарий информационной кампании следует использовать для достижения поставленных целей.
Как четко фиксировалась в первых подходах, информационная война касается того, как люди думают и как принимают решения
[299]
. Сам этот термин связывает с Т. Рона, который был научным советником министерства обороны и Белого дома
[300]
. И это первое употребление датируют 1976 г. Рона определял информационную войну как битву систем принятия решений
[301]
. И именно этот акцент на принятии решений сохраняется по сегодняшний день.
Это период 1994–1995 г., когда выходит много работ, которые концептуально задают эту сферу. М. Либики критикует подход Рона как слишком широкий, поскольку он включает в свое определение все виды информационных воздействий для достижения цели
[302]
. Р. Шафрански видит в целях войны принуждение противника подчиниться нашей воле
[303]
. Его интересует контроль и формирование поведения противника путем воздействия на его мышления и представления о мире.
Дж. Уолден выделяет пять составляющих при рассмотрении противника как системы
[304]
. При этом необязательно воздействовать на войска, можно влиять на другие составляющие (лидеров, инфраструктуру, население, энергетику). Атака сразу на две подобные составляющие создает стратегический шок. Эта концепция по сути вытекает из целей американских стратегических бомбардировок времен второй мировой войны. Еще тогда бомбились жилые кварталы, например, Дрездена, чтобы создать давление населения на Гитлера. Однако тогда подобный тип давления не проявил себя. Вероятно, такими же были причины сброса первой атомной бомбы. То есть воздействие психологическое в них было важнее воздействия в чисто физическом плане.
