Над обувью висели, налегая друг на друга, пальто, шинели, шубы и кожаные регланы – в каждой компании был мужчина в реглане, время, как теперь говорят, было такое. А иногда этот человек в коже оказывался просто летчиком, ничего страшного…
Итак, верхняя одежда.
Дамские демисезонные пальто с горжетками уже описаны. Теперь пришла очередь шуб. Во-первых, «подкотик», то есть кролик, крашенный в черный цвет с красноватым отливом, с более или менее заметно вытертыми обшлагами. Почти не отличимый от настоящего котика… Во-вторых, обычный кролик, никак не маскирующийся, слегка растрепанный, быстро вытирающийся не только по краю рукавов, но и на воротнике. В-третьих, серенькая белка, мало отличающаяся от кролика и даже, увы, от обычных убиенных кошек – «из них будут белок делать на рабочий кредит»… Дальше шли начальственная куница, солидный мутон – хорошо выделанная цигейка, завмаговский каракуль, наконец, небожительский соболь… У нас в прихожей ничего дороже белки не водилось.
Запах сырой толстой одежды я прекрасно помню – иногда я прятался там, в прихожей, когда взрослые увлекались застольными разговорами, а потом и пением. Никто меня не искал, но мне было приятно сознавать, что они не знают, где я.
На полке, которая сверху прикрывала вешалку, лежали офицерские ушанки и одна полковничья папаха. Когда приходил ее обладатель, кто-нибудь за столом подавал команду «Товарищи офицеры!» и все – посмеиваясь, но все без исключения – вытягивались «смирно». Такими я их и запомнил – в чистых нижних рубахах, стриженных «под полубокс», веселых и здоровых… А в московской прихожей на точно такой же полке лежали мужские котиковые шапки «пирожком», черные каракулевые ушанки с кожаным истертым верхом, с «ушами», завязанными сзади, и одна шапка-боярка, бархатный колпак с бобровой оторочкой. Ее хозяин откашливался, входя в гостиную, будто собирался запеть – иногда и пел.
…Женские шляпки и шали были почти одинаковые на обеих вешалках. Тонкие, ажурные, серые или белые оренбургские платки, по легенде протаскивавшиеся сквозь обручальное кольцо, память об эвакуации; узкие, похожие по форме на корку от ломтя арбуза фетровые шляпки-менингитки, получившие прозвище потому, что совсем не защищали голову от холода; наконец, одна или две шляпки-«таблетки», плоские круглые кастрюльки с прикрепленными вуалями – тонкими черными сеточками, закрывавшими верхние половины лиц…
Ах, эти вуали! Ах, маленькие темные пятнышки-мушки на щеках!! Ах, меховые муфты на шелковых лентах!!! И лакированные туфли-лодочки в особой отдельной сумке из потертой парчи.
Существовали такие женщины? Уже не знаю, не уверен.
Во всяком случае, я успел их видеть, это удивительно, но правда.
…А накануне праздника офицерам выдавали сабли, и во время торжественного прохождения парадных рот-«коробочек» по уже упомянутой площади перед штабом они шли, каждый впереди своего подразделения, с саблями в положении «подвысь». Все они, несмотря на гражданские инженерные специальности и невоенное происхождение, здорово ходили строевым шагом – сказывалась любовь к танцам. Поэтому их и назначали вести расчеты.
…Осеннее холодное солнце вспыхивало вдруг на острие…
Потом товарищи офицеры сидели за столом, а эти парадные сабли с золотистыми кистями на артиллерийских темляках висели поверх одежды в прихожей, и мне категорически запрещалось их трогать, так что я смотрел с расстояния сантиметров в двадцать, заложив руки за спину.
Потом сабли заменили кортиками, и это было, по-моему, уже не то.
А вот еще вспомнил не совсем к месту: форма железнодорожных милиционеров была не похожа ни на какую другую – шапка-кубанка с крестом из малинового шнура, нашитым поверх донышка, и темно-синий мундир со стоячим воротом, вокруг которого был обернут петлей такой же малиновый шнур, опускавшийся… к рукоятке шашки, висевшей в ножнах на боку. Форма в точности повторяла полагавшуюся до революции железнодорожным жандармам.
Вот и вспомнил этих милиционеров, описывая офицерские сабли, потому что – шашка. Правда, сабли имели гарду, защищавшую пальцы, а у шашек были простые рукоятки, незащищенные. Но тоже – клинки.
…Кортик же, коли уж зашла речь о парадных клинках, совершенно не укладывался в русскую армейскую традицию – он всегда полагался морским офицерским чинам, и сухопутные смотрели на него со скрытой иронией. Кортик – то есть короткий, приспособленный к корабельной тесноте…
Надо бы закончить главу о прихожих какой-нибудь историей.
Но не вспоминается ничего, кроме запаха сырого сукна и меха.
Да вот еще про сабли и кортики.
Воспоминаниями невозможно управлять – как дыханием.
Очки в мою пользу
Врач велел мне носить их постоянно с четвертого класса.
Но я медлил расставаться с мечтой о нахимовском или хотя бы суворовском училище и от ношения очков уклонялся.
И то сказать: уродливы на мой, да и общий вкус они были в те первые годы второй половины века сверх всякой меры.
Одна из распространенных моделей – как у знаменитого поджигателя войны, американского президента Гарри Трумэна, сбросившего атомную бомбу на несчастных японцев. Что мы воевали с ними, а не с американцами, как-то забылось… Очки «под Трумэна» были почти правильной круглой формы, перемычка для переносицы была припаяна к этим металлическим кругам в их верхней трети. Это были солидные очки для важных людей.
Пожилые интеллигенты уберегли очки в довоенном европейском стиле – роговые, совершенно круглые, те самые, относительно которых Маяковский грубо приказывал: «Профессор, снимите очки-велосипед…» Именно на велосипед и были они похожи, именно профессора их и донашивали…
В общем, все такого рода серьезные, «стариковские» очки тогда мне казались безусловно безобразными. А вот сейчас, в 2014 году, за этот фасон любой хипстер жизнь отдаст – или, по крайней мере, приличные деньги. Самые продвинутые покупают винтажные оправы на блошиных рынках, и умельцы в хороших оптиках вставляют в них современные пластиковые линзы.
…Делали те оправы на вполне советских предприятиях – нечто вроде «Завода метизов № 221» или «Фабрики пластмассовых изделий имени Урицкого», доказывая в очередной раз, что социалистические изделия могут быть неотличимы от капиталистических – нужно только, первое, чтобы работники не переставая тряслись от страха перед начальством и, второе, не придумывали ничего нового, а честно сдирали лучшие американские или немецкие образцы… Тогда и получался автомобиль «ЗИМ», высотка на Восстания или очковая оправа в стиле Ivy League – Лиги плюща, объединяющей лучшие университеты Восточного побережья. А мы, советские люди, не могли оценить этого сходства и всё искали «что-нибудь импортное».
Впрочем, импортные из Чехословакии и ГДР оправы, которые щедро предлагала советская торговля, нас тоже не удовлетворяли: как и народно-демократическая одежда, соцоправы не устраивали прогрессивную молодежь Советского Союза своей солидностью. Темная пластмасса завершала форму «бабочки» небольшими выступами и плавно переходила – сверху вниз – в светлую. Много лет спустя такую оправу мы увидели на Вуди Аллене, но это много лет спустя, а тогда… В такой оправе очки на моей фотографии, сделанной в выпускном классе. Выражение лица серьезное, строгий пиджак, галстук и отвратительно пухлые губы, которые скрыл битловскими усами только годам к двадцати пяти. К этому же времени удалось добыть более или менее удовлетворявшую моим требованиям тяжелую квадратную оправу. Закрывала она по тогдашней моде пол-лица…
