С лёгким удивлением я почувствовал, что от её волос пахнет духами.
Резковатый, совсем не подходящий ей цветочный запах — и всё же…
— Они хотели посмотреть на мир Геометров.
— Может быть, они смотрят на него до сих пор? — жёстко
спросил Данилов.
— Может быть, — согласился я. — Честно говоря, я не вижу
беды в этом.
— А теперь куалькуа хочет посмотреть на Тень? — спросила
Маша.
— Наверное. Я не вижу иных причин, по которым он стал бы мне
помогать.
Снова смешок — в самых глубинах сознания.
— Так твоё ли это решение, Петя? — Данилов поднял глаза. —
Ты видишь — мы, двое здравомыслящих людей, считаем его неверным. Мы — твои
друзья. Веришь? Может быть, нам виднее? Можешь ли ты отвечать за свои мысли и
убеждения? Теперь, когда в тебе — чужой?
— Вы сами настаивали на этом.
— Да, иного выхода не было. А теперь мы говорим другое.
— Дед тоже…
Данилов посмотрел на рептилоида.
— Дед?
— Я здесь, Саша. Я действительно здесь, — медленно произнёс
рептилоид. — В этом вараньем теле…
— Мне хочется верить, — сказал Данилов.
— Саша, я не знаю… — Слова давались нелегко. У меня
действительно не было уверенности — даже в себе самом. Не имел я больше права
на веру… — Может быть, ты прав. Может быть, заряд из парализатора, ошейник со
взрывчаткой — всё это проявления дружбы. Только вот видел уже я такую… дружбу.
Там, у Геометров. И мы, наверное, недалеко ушли от всего этого. Совсем
недалеко.
— Ушли — или отстали? — спросил дед.
— А тут не важно направление… Саша, я одно тебе скажу, будь
на моём месте геометр — он бы с тобой согласился. Сразу и без споров. Потому я
и не могу так поступить.
— Ты убеждён, — тихо сказала Маша.
— Да.
Она кивнула, перебираясь на соседнее кресло, к Данилову.
— Ты загнал нас в тупик, — сказал Данилов. — Так… Петя, ты
можешь поверить, что мы отказываемся от силы?
Я молчал.
— Нам всё равно не подчинить себе корабль. Без тебя, без
Карела. Мы вынуждены помогать тебе.
— Хорошо, я постараюсь поверить.
— Перемирие?
Данилов протянул руку.
Помедлив, я пожал её. Никаким перемирием это не было, как в
конце прошлого века не были залогом мира ядерные ракеты Штатов и СССР. И всё
же…
— Когда мы прибудем в Ядро?
— Чуть больше суток полёта.
Улыбка Данилова была горькой.
— Пётр, тебя не пугает эта пропасть?
— Расстояние?
— Нет, технология. Ты отказываешься от союза с расой,
способной за сутки преодолеть полгалактики.
Я только покачал головой.
Ты всё-таки бит, Данилов. Давным-давно… тем украинским
офицером или американским военным советником, что направил в атакующий
штурмовик ракету. Тогда ты ещё был способен на безрассудство. Твой самолёт
разворачивался над тёплым вонючим лиманом, вонзался в чернеющее небо, внизу
полыхал док, скрученный вакуумными зарядами в такую кашу, что сталь и бетон
научились гореть.
И удар, встряхнувший штурмовик, оказался гибельным не только
для самолёта. Болтаясь в воздухе над перепуганным городом, сжигая парашют, пытаясь
уйти — ты терял, по капле терял что-то неуловимое. Нет, ты не разуверился в
грубой силе — как следовало. Ты ощутил нехватку силы в себе. Поверил, что права
будет всегда более сильная сила — как права оказалась ракета «skysoldier» перед
СУ-67 «fireshadow»…
— Это очень мало, Саша, — сказал я. — Полгалактики — слишком
мало для того, чтобы сдаться.
Данилов устало посмотрел на счётчика.
— Можешь торжествовать, Хрумов. Это и впрямь твой внук. Не
по крови — так по воспитанию.
Очень странно просыпаться, когда тебя будят изнутри…
Извини, что вторгаюсь в твой сон…
Это походило на ту зыбкую грань между явью и сновидениями, в
которых придумываются самые странные вещи, когда всё кажется удивительно
достоверным и реальным. Уже не сон — потому что я помнил побег с «Гаммы»,
чувствовал боль в шее, знал, что в соседнем кресле спят, обнявшись, Данилов и
Маша, а между нами «бдит» краем сознания рептилоид. И всё же не явь — какой-то
сонный морок ещё окутывал разум.
Словно в сплошной темноте передо мной повисло мерцающее,
говорящее облако.
Куалькуа?
Ник Ример, я должен получить объяснения.
Корабль. Электронный разум, зажатый в ловких тисках. Разум,
не знающий то, что он разумен…
Я слушаю, борт-партнёр.
Ты не тот, за кого себя выдаёшь.
Это всё-таки случилось!
Меня охватил даже не ужас — а тягучее ледяное отчаяние. Так
проваливаешься, теряешь способность к сопротивлению, когда получаешь удар с
совсем неожиданной стороны. Когда выхода нет. Рыцарь поехал на бой с драконом —
а не получилось. По пути ему встретился мелкий грабитель и вогнал в щель
доспехов узкий ржавый стилет. И вот лежишь, силясь поднять тяжёлый меч,
предназначенный для истребления чудовищ, истекаешь кровью в своей железной
скорлупе — а случайный враг уже шарит в твоём багаже…
Я не буду тебе мешать.
Что?
Ты не принадлежишь к нашей цивилизации, — всё так же скучно
и терпеливо повторил корабль, — все определяющие факторы подходят, но все они
фальсифицированы. Однако…
Кажется, и машины умеют колебаться.
Однако такая ситуация не предусмотрена прямо. Ты… ты и не
совсем чужой. Ты принял в себя Ника Римера. Ты — что-то новое.
Непредусмотренное. Я вынужден решать самостоятельно.
Затаив дыхание, балансируя на грани сна и яви, я ждал.
Ты не желаешь зла Родине. Ты не совсем свой — и не совсем
чужой. Я не имею прямых инструкций для данной ситуации. Я решаю — не мешать.
Как ты раскрыл меня?
Я спросил, уже понимая, каков будет ответ.
Мысли не лгут. Пётр Хрумов, ты понимаешь, сколько в тебе от
Ника Римера?
Нет. Не знаю.
Достаточно много, чтобы я мог считать тебя человеком. Ты
умеешь мыслить, как мы. Ты разделяешь нашу логику — пусть и относишь её лишь к
своему миру. Значит — ты наш.
Нет!