Неловкость сразу рассеялась.
— Не обязательно. Вы теперь от меня долго не отделаетесь, —
нагло заявил я.
Тропинка через лес была узкой, но вполне заметной. Видимо,
пользовались ею часто. Метрах в десяти от реки я заметил, что стволы деревьев
поблёскивают в звёздном свете тонким, искрящимся мерцанием, будто мелко
истолчённое стекло в луче фонарика…
— Мама дорогу пометила? — спросил Кэлос сына. — Как
полагаешь?
— Нет, это я сам, перед тем как уезжали.
— Молодец.
Мне снова стало чуть-чуть горько и завидно. А кому я
завидовал больше, Кэлосу или Дари, — не знаю.
Может быть, их дурацкая Тень и впрямь позволяет добиться
счастья? Ну, пусть не везде… так идеального общества не бывает. Может быть,
хоть этот мир предназначен для жизни.
— У вас много городов? — спросил я по неведомой ассоциации.
— У нас их совсем нет.
Дари взялся за руку отца:
— Папа, а в городе интересно?
— На мой взгляд — не очень.
— А почему люди на других планетах строят города?
— Они боятся одиночества.
Минуту мальчик молчал. Потом спросил:
— В городе одиночества нет?
— Там только оно и есть. Но этого не замечаешь.
Я не удержался и вступил в беседу с таким же детским
энтузиазмом, как Дари:
— У вас все так считают, Кэлос?
— Да. Конечно.
Дари оторвался от отца и схватил за руку меня. Похоже,
обращаться по имени он стеснялся и считал прикосновение лучшим началом беседы:
— А ты привык жить в городах?
— В общем-то да. Только твой отец прав, это не лучшее место
для жизни.
— Ты военный? Как папа?
Мне показалось, что Кэлос искоса глянул на меня.
— Я совсем недолго воевал, — осторожно сказал я. — Это
скверная штука, война.
Чёрт, да что за прописные истины я изрекаю! Воскресная
проповедь для инопланетных малышей…
— Ага. И папа так говорит, — согласился Дари. — Все, кто
воевал, так говорят. Только почему-то все они сами воевали.
То ли он размышлял вслух, то ли совсем не по-детски
иронизировал.
— Пётр, а тебе в детстве не говорили, что война — это плохо?
Вот папу учили быть солдатом, он и воевал.
— Дари, не приставай к человеку…
— Вам неинтересно со мной разговаривать? — спросил мальчик.
Я вздохнул.
— Интересно. Дари, мне в детстве говорили, что война —
мерзкая, но неизбежная штука. Что если хочешь мира, то надо готовиться к войне.
И что порой надо воевать за свою правду.
— Чтобы всех осчастливить, — насмешливо сказал Кэлос.
— Нет. Чтобы защитить себя. От тех, кто хочет тебя
осчастливить.
— Ты уверен, что по твоей планете не прошёлся Хрустальный
Альянс? — поинтересовался Кэлос. — Я такие слова слышал от…
Он осёкся.
— Что такое Хрустальный Альянс? — немедленно спросил Дари.
— А мы уже почти пришли. — На этот раз Кэлос проигнорировал
вопрос. — Беги буди маму.
Мы вышли из леса. Точнее, и не совсем вышли — лес просто
поредел, превращаясь во что-то вроде окультуренного парка. Впереди, окружённый
деревьями, виднелся дом — в два или три этажа, но огромный по площади. Что-то в
нём было от старых английских особняков — мрачноватая строгость линий и потуги
казаться крепостью.
— Хрустальный Альянс… — требовательно начал мальчик.
— Дари, я объясню позже. Давай вперёд.
Мальчишка перешёл на бег и растворился в тенях деревьев.
— Я что-то сказал не так, — прервал я молчание.
— Нет. Это я… размяк. Давно не общался с военными… тем более
— только что с фронта. Я не хочу говорить об этом при Дари. Понимаешь?
— Не совсем.
Кэлос вздохнул.
— Трудно уйти от романтизации войны, Пётр.
— Достаточно на ней побывать.
— Возможно. Но я не хочу, чтобы Дари начал мечтать о военной
карьере.
— У вас же не воюют.
— У нас! Пётр, неужели ты не понимаешь?
— Не говори о таких вещах вообще, — предложил я. — Пусть
мальчик думает, что мир — добрая и прекрасная штука.
На подобный совет можно было и обидеться. Но Кэлос лишь
покачал головой:
— Вот на это, Пётр, я тоже не имею права. Потому что это
будет ложью. И если уж честно… не жалею о времени, проведённом в Альянсе.
— Ты знаешь, это чувствуется, — признался я. —
Неудивительно, что твой парень заинтересовался…
— Да, очевидно. Может быть, мне повезло. Меня не казнили
повстанцы… как ребят из третьей особой бригады на Галеоне. Не пытала
собственная контрразведка, когда Альянс стал распадаться и пошли мятежи. Я не
горел в истребителе под тепловым лучом… Меня всего-то…
Тон был такой, словно Кэлос собирался сказать «расстреляли».
Но докончить он не успел.
В тёмном силуэте дома вспыхнул жёлтый прямоугольник открывшейся
двери.
— Кэлос!
— Все, военные воспоминания отложим, — быстро сказал Кэлос.
Тряхнул плечами, укладывая торопливо собранный рюкзак поудобнее. — А то и
впрямь начнутся военные действия.
Нечасто так бывает, что в чужом, совершенно незнакомом доме
мгновенно начинаешь чувствовать себя уютно. Это и от хозяев зависит, и от
самого дома… впрочем, дом — это лишь отражение хозяев. Более яркое и честное.
Никакие слова и улыбки не помогут ощутить тепло, если вещи хранят холод.
Здесь тепла хватало на всех.
Очень странное ощущение возникло у меня от жены Кэлоса,
которую звали Радой. Внешне она казалась совсем молодой женщиной, пожалуй, даже
слишком юной для десятилетнего сына. Но я уже понял, что гадать о возрасте в
Тени — занятие неблагодарное. Может быть, потому я чувствовал себя так, словно
общаюсь с умной, красивой, доброй, но совершенно нереальной женщиной. Словно
смотришь на кинозвезду с обложки журнала… где кончается жизнь и начинается
искусство — не понять.
А дом жил хозяевами. Он прямо-таки пропитался ими, глядел их
глазами — и с детских рисунков на стенах, очень симпатичных акварелей (я был
уверен, что их рисовала Рада), и с фотографий суровых, но красивых пейзажей —
тут сомнений в авторстве тоже не возникало. В кресла хотелось сесть, столы —
заставить едой и напитками, книги, очень много книг — немедленно прочитать. То
ли какая-то тень моего дома лежала на обиталище Кэлоса, то ли я слишком
вымотался — но, едва переступив порог, я начисто забыл о Земле, Конклаве,
Геометрах. Точнее — постарался забыть. Я был в гостях, причём в гостях у старых
и добрых друзей.