Почему?
Часть третья
КОНЕЦ ВОЙНЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ
ГЛАВА 15
Полковник Трэвис
Эней подошел ко мне первым, поздоровался, бросил замечание о погоде. Никого это не удивило.
Был третий день очередного перемирия, выпрошенного ахейскими вождями.
Народ не хотел драться.
Прошло уже два месяца после ультиматума Ахилла, а Агамемнон так и не созрел, чтобы выдать за него свою дочь. Соответственно Ахилл не выходил на бой, боги поддерживали троянцев, ахейцы гибли пачками, и боевой дух воинов неизменно падал.
Арес появлялся на поле боя еще трижды. Ко мне он больше не лез, так как рядом все время был неистовый Диомед, но все равно за каждый его визит на поле ахейцы платили сотнями трупов. Бог войны немного прихрамывал.
Дважды являлась Артемида-охотница, сестра парня, которому я вывихнул челюсть. Ее стрелы несли погибель независимо от того, в какую часть тела воина они попадали. Отравленные, наверное.
Не самые приятные боги у древних греков.
Вот греки особо на битву и не рвались. А что толку идти в бой, если ты не знаешь, с кем тебе предстоит биться: с такими же солдатами, как ты, или с бессмертными олимпийцами?
Победа скрылась за горизонтом, обещанные вождями грабеж и мародерство откладывались на неопределенный срок, и подставляться под божественную бронзу никому не хотелось.
Менелай предложил поединок от отчаяния. План был таков: он убивает Париса — тут уж боги не смогут ему помешать, ибо схватка будет обставлена честь по чести — воины смотрят на победу своего вождя, воодушевляются и пинками сносят Скейские ворота.
Никто не верил, что Парис примет вызов, однако он его принял. Условия поединка обсуждали хитроумный Лаэртид и доблестный троянский лавагет. Бой должен был состояться в полдень близ кургана какой-то там амазонки, чье имя сразу же выветрилось из моей головы, биться предстояло пешими, на мечах и в полном доспехе.
Поединок должен был начаться с минуты на минуту, народ все прибывал. Собрались все видные представители обеих армий, вожди, герои, свита… Лаэртид толкнул меня в бок и заявил, что видит на стороне троянцев Аполлона.
Как раз в этот момент Эней предложил мне отойти в сторонку.
— Кое-кто хочет с тобой поговорить, — пояснил он.
На миг всколыхнулась моя профессиональная паранойя. Стоит ли с ним идти?
Ловушка? Вряд ли. Во-первых, в эти времена воюют честно и опасаться кинжала в спину в день перемирия просто глупо. Во-вторых, я слишком мелкая сошка, чтобы из-за меня нарушать торжественные клятвы.
Я не боялся, что меня запишут в троянские шпионы на основании моей беседы с Энеем и «кое-кем». После той истории с Аполлоном никто не сомневался в моей лояльности. А зря.
— Идти далеко? — спросил я.
— Вон до той рощи.
— Чудесно, — сказал я. — Лаэртид, расскажешь мне, чем тут все кончится.
— А никто не сомневается — чем, — сказал Одиссей. — Вопрос только, на каком ударе.
Эней хмыкнул.
По всеобщему мнению — по крайней мере, по мнению, бытовавшему среди ахейцев, — Парис Менелаю не противник, и я готов с этим согласиться. Менелай — профи, опытный рубака, прошедший не одну войну, а Парис — просто романтично настроенный юноша, пусть молодой, сильный и атлетически сложенный.
Менелай его убьет.
Правда, если верить Гомеру, то не до конца.
— Чего ваш царевич вообще согласился выйти против нашего рогоносца? — поинтересовался я, когда мы отшагали уже половину расстояния до указанной рощи. — Жить с самой прекрасной женщиной в мире ему уже надоело?
Эней снова хмыкнул. Это у него здорово получалось.
— Похоже, что в последнее время любовь самой прекрасной женщины в мире к нашему Парису несколько ослабела, — сказал он. — Наверное, таким образом он пытается снова разжечь потухший костер.
— Как бы его на том костре не сожгли, — сказал я. — Она хоть будет приходить на его могилку, как думаешь?
— Первые три дня, — сказал Эней. — Парис принадлежит не к тому типу парней, по которым женщины долго убиваются.
Рожа у Энея была самодовольная. Наверное, себя он причислял как раз к «тому типу».
Кое-кем желавшим со мной пообщаться оказались, как ни странно, троянский лавагет и далекий предок Одиссея.
— Радуйся, — сказал Эней Гермесу. Не как богу сказал, а как обычному человеку. — Гектор, между прочим, твоего брата вот-вот прикончат.
— Зевс с ним, — сказал Гектор. То ли высказался в том духе, что владыка олимпийцев на стороне его брата, то ли просто выругался. — Парис уже взрослый и волен сломать себе шею по собственному выбору. Я отговаривал его от этой драки, но он меня не слушал. Теперь это его дело.
— А почему ты не остался наблюдать бой, Анхисид? — поинтересовался Гермес. — Достаточно было просто указать Алексу направление…
— Не люблю смотреть, как другие дерутся, — сказал Эней. — Все время хочется отобрать у них мечи и надавать обоим пинков.
— Зачем звали? — спросил я.
— Посоветоваться, — сказал Гермес. — Как с наблюдателем.
— Очень мило, — сказал я. — О чем будем советоваться?
— О богоравном Пелиде, о чем же еще, — сказал Гермес, причем слово «богоравный» в его устах прозвучало не как обычный комплимент, а на полном серьезе. — О том, как от него избавиться.
— И чем он лично тебе помешал? — спросил я.
— Я — бог, — сказал Гермес. — Такова моя воля.
— Этого достаточно для Гектора, Энея, Одиссея или Диомеда, — сказал я. — Но я — Алекс, сын Виктора, и на твою волю мне начхать.
— Я тоже попросил бы объяснений, — сказал Эней.
— Не груби, — сказал Гермес. — Вижу, чужестранцы на вас плохо влияют. Я и так собирался объяснить. В Дюжине я слыву слабым именно потому, что слишком часто объясняюсь со смертными, вместо того чтобы просто требовать выполнения своей воли, однако я считаю, что смертный, если он знает, что и почему должен сделать, будет действовать гораздо эффективнее, чем если бы просто слепо и бездумно выполнял приказ. Я не велю вам убивать Ахилла. Я прошу вас об этом;
— Почему? — спросил Гектор.
Конечно, он не водил с Ахиллом дружбы и готов был сразить его на поле боя, однако ему тоже было интересно, какой зуб завелся у Гермеса на богоравного сына Пелея.
— Он опасен, — сказал Гермес.
— Для вас?
— Для нас, — согласился Гермес. — И смертельно опасен для вас. Ахилл — ходячая катастрофа.
