Те несколько секунд, что яйцо двигалось под землей, Тбилиси трясло, сейсмические волны зафиксировали сейсмографические станции Баку и Стамбула. Правда, подземные толчки в эпицентре составили тогда всего лишь пять-шесть баллов по шкале Рихтера. Тбилиси уцелел. Лишь только в окнах многоквартирных домов выбило стекла, у ипподрома раскололась гора – там, где сегодня проходит Ваке – Сабурталинская дорога, а стоящий на площади Ленина памятник прорвало по середине – он не разбился вдребезги, а только треснул, как арбуз.
– О-о-о, – захрипел Чикобава.
– Траектория перемещения яйца под землей известна точно, – Гурджиев не обратил никакого внимания на хрип Чикобавы, – так как именно в ходе этого движения возникли туннели под Тбилиси, позже превращенные в метро. Сложно сказать, были ли сталинский пузырь и тбилисский НЛО одним и тем же объектом. Возможно, при полете сфера деформировалась и приняла более аэродинамическую форму яйца. Но даже если не так, все равно непонятно, чего яйцу понадобилось в толще земли. Это напуганный страус именно в земле ищет укрытие. Но разве страуса поймешь? Об этой глупой птице Иов говорит так: «Он оставляет яйца свои на земле, и на песке согревает их, и забывает, что нога может раздавить их и полевой зверь может растоптать их; ибо Бог не дал ему мудрости и не уделил ему смысла». За долгие годы исследований в засекреченном туннеле советские ученые так и не обнаружили следов чужой цивилизации. Дыра длиной двадцать километров и диаметром десять метров появилась как будто сама по себе. Тбилисское метро ввели в эксплуатацию 11 января 1966 года. Тоннель перегородили, добавили рельсы и эскалаторы. В 1985 году к главной оси привязалась и Сабурталинская линия, – Гурджиев снова срыгнул, на этот раз без сажи, бросил взгляд на телевизор и сердито пробурчал: – Ну когда же, елки-палки, «Хаус» уже начнется?
Нино пришла к выводу, что ко всему прочему Гурджиев был еще и маньяком. Его зависимость от сериалов иначе было не объяснить. К тому же после каждой серии он либо пристально изучал свой язык в зеркале, либо тайком ощупывал лимфатические узлы под мышкой и на шее, либо прикладывал руку ко лбу – мерил температуру.
На экране подъемный кран уже укладывал вождя в кузов грузовика.
– Знаешь, почему стены станций тбилисского метро по вечерам всегда слизистые, а в воздухе стоит сладковато-горьковатый запах? – Гурджиев вновь повернулся к Чикобаве.
– Н-не знаю, – признался тот.
– Потому, хабиби, что споры размножаются, образуется зигота, и за ночь все там покрывается грибами. Если каждое утро уборщики не будут тереть стены специальными лопатами, станции переполнятся грибами и метро встанет.
Естественно, Нико ни одному слову Гурджиева не поверил, хотя при упоминании яиц его мысли вспенились и склеились, как пастила. Он тут же решил, что наряду с другими штучками в его пекарне обязательно будут торговать зефирным Сталиным – мягкий генералиссимус в розовом военном мундире, с толстыми белыми усами и трубкой во рту. Он не заметил, что вождь в его воображении очень походил на Гурджиева, наряженного в розовую фуфайку бурятского шамана. Будь Нико повнимательнее, рассмотрел бы на фуфайке пришитые там и сям перья, воротник из пушистого заячьего меха и вышитые золотом прямоугольные орнаменты, идеально сцепленные друг с другом, как фигурки тетриса.
Нефритовый император
То, что Чикобава останется у них ночевать, Нино поняла, когда Гурджиев начал разбирать на части его мобильный телефон. Ей уже так хотелось спать, что было до лампочки, кто и где останется. Кроме тбилисского метро Гурджиев тогда много говорил о детях графа Паука, архитекторах страха, демоне со стеклянной рукой, звездном пути, искусственном разуме, космической одиссее…
Нино больше не слушала Гурджиева – скрючившись на диване, в полусне она смотрела заученный до тошноты «Мимино». Было в этом что-то почти оккультное – по ряду необъяснимых причин тот или иной фильм непроизвольно становится спутником твоей жизни и, когда бы ни наткнулся на него по телевизору, всякий раз не можешь оторваться от экрана. В тот вечер Нино не выдержала сентиментальной истории о застрявших в советской Москве двух бедолагах-кавказцах и уснула прямо на диване.
– Не буди, – прошептал Рай Нико, – мы на кухню пойдем.
Гурджиев взял стаканы со стола, тихо зашлепал из комнаты. Чикобава на цыпочках последовал за ним, стараясь не хрустеть окаменевшими суставами. Даже Фуко поплелся на кухню, втянув когти.
Нико выключил телевизор, осторожно снял с жены тапочки и укрыл ее простыней. Прежде чем выключить в комнате свет, глянул на денежный штабель на столе. Издалека он казался маленьким, едва с кубик Рубика. Снова подумалось – почему не попросили больше. Немного смущало, что так оставляет деньги, но взять их он тоже не решился.
Гурджиев включил электрочайник, повернулся к Чикобаве:
– Не проголодался, хабиби?
– Н-нет, – прохрипел Чикобава.
– Чайку тебе налить?
Чикобава присел на стул, вместо ответа пожал плечами – ему было все равно, нальют чай или нет, он ни к чему не притрагивался.
Гурджиев достал пакет с изюмом из шкафа, высыпал на тарелку. Нико прислонился плечом к стене у входа на кухню.
– Хочешь, я тебе сделаю гоголь-моголь? – спросил Рай. – С корицей.
– Нет, спасибо, – сказал Нико, – поздно уже.
– Спать хочешь, дружок?
– Да, – Нико зевнул в кулак, – что-то начинаю вырубаться.
– Ну, иди, иди, ложись. Нам еще о многом надо поговорить, – Гурджиев повернулся к Чикобаве: – Не так ли, хабиби?
Хабиби кивнул, похрустывая шеей.
С той ночи Нугзар Чикобава так и остался с Гурджиевым. Горозии только изредка захаживали на старую квартиру – до переезда на новую решили остановиться в гостинице «Рэдиссон». Прежде всего из-за зловония Чикобавы, которое с каждым днем становился все невыносимее.
Как Нино и собиралась, она сразу написала заявление и ушла с работы. Теперь она коротала дни в номере, лежа на кровати перед телевизором либо просматривая журналы у крытого бассейна гостиницы. А Нико, измученный, возвращался в номер поздно вечером.
Обустройство квартиры обернулось целой философией – со своими традициями, мистикой, добродетелям и медитативной практикой. Как выяснилось, на одной только интуиции тут далеко не уедешь: нужно владеть и тайными, сокровенными познаниями. Так, гостиная – не только диван с креслами, стол и полки. В той же гостиной непременно должен находиться пастельного цвета ковер, а в углу должна стоять высокая стеклянная ваза, наполненная слоями цветного песка, как выяснилось. На полках следует разместить несколько предметов геометрической формы, разбросанных с изящной небрежностью, где-то между DVD и толстой, как пенек, ароматизированной свечкой. Желательно, чтобы на стене висела фотография или картина с улицей неопознанного мегаполиса либо постер какого-нибудь ретрофильма – такой подойдет любому интерьеру. Занавески – тема отдельного разговора. Тем более что еще предстоит определиться: занавески или жалюзи?
