В следующую минуту младший лейтенант Давид Окуджава спускался по лестнице подъезда с папкой в руках, со свечкой в кармане, с сухостью во рту и с пустотой в голове, и молитвой в сердце: «О, лоно недосягаемое и изобилие благоволения, очисти одеяние души моей грешной и спаси меня, чтобы взывал тебе раскаяния сердца моего. Аминь».
* * *
Об этом визите Нико ничего не знал. Но понимал, что так не может долго продолжаться и надо что-то срочно предпринять. Рано или поздно смрад непременно привлечет внимание соседей. Что повлечет за собой не просто потерю постера «Барбареллы», а реально большие проблемы. Любая мелочь сейчас могла все поставить вверх ногами.
Кроме того, надо было устроить две вещи: судьбу Гурджиева и Фуко. По правде говоря, Нико с трудом, точнее, совершенно не представлял, как в новой квартире весь пол будет в шерсти Фуко, а кресла – в его слюнях. В новую квартиру собака не вписывалась. Что до Гурджиева, то напрашивался вопрос, собирается ли он в конце концов исчезнуть в этих своих струнах или на худой конец – в кривой. Дело в том, что Нико собирался сделать в старой квартире ремонт и сдать ее. А при собаке и старике это было невозможно.
Но в первую очередь Нико все же беспокоила история с Чикобавой. В магазинах, на улице, в номере гостиницы или в кафе его вдруг передергивало – казалось, что вонь уже вырвалась из их квартиры и пропитала весь Тбилиси. Против самого Чикобавы он ничего не имел, в глубине души Нико даже нравились его покаянные песнопения. Но было ясно: от Нугзара следовало избавиться во что бы то ни стало. Пока не поздно. Даже если для этого придется разрезать его на мелкие куски и выбросить в целлофановых пакетах в помойку либо закопать где-то за городом. Правда, при одной мысли о топоре или пиле Нико чуть ли не в обморок падал. Но ничего другого в голову, к сожалению, не приходило. Все надежды были только на Нино, которая не поддержала идею расчлененки Чикобавы и сказала так:
– Подожди, что-нибудь придумаем.
И вот однажды, когда Нико и дизайнер выбирали кухню для новой квартиры в каком-то каталоге, на мобильный Нико пришло сообщение от Нино с одной единственной фразой: «Знаю, что нужно делать».
5
Старый универсал
Вечером Горозии сидели на веранде «Рэдиссона». Стояла приятная прохлада. Левая набережная Куры просматривалась как на ладони. Солнце еще не зашло, но уличное освещение в городе уже было включено. Столы вокруг в основном пустовали. Только поодаль сидели какие-то похожие на иностранцев грузины и иностранцы, похожие на грузин. Иногда легкий ветерок доносил аппетитные запахи из кухни ресторана. Перед Нино стоял эспрессо без сахара – гомеопатическая доза горького кофе. Небо было красноватым от заходящего солнца. Из динамиков лился какой-то лаунж. На нетронутом латте Нико пена уже подсохла и напоминала теперь женское бедро с послеродовыми растяжками, с которого сошел загар. Нико без конца складывал и раскладывал салфетку.
– Помнишь, в прошлом году мы видели маленькую церковь в Сабуе?
[14]
– Помню, – сказал Нико, и перед его глазами встала крошечная, построенная из отесанных камней и крытая выцветшей черепицей древняя часовня с узенькими оконцами.
– Как-то странно называется…
– Не Хмала?
[15]
– подсказал Нико.
– Вот туда и надо отвезти Нугзара.
– Зачем? – спросил Нико. – Разве эта часовня не пустая?
– Тем лучше. Ночью втихаря отвезем туда Нугзара и оставим там, – Нино затянулась, – все очень просто. Потом местные жители обнаружат незнакомца, который целыми днями стоит и молится. Еда ему не нужна, в сне и туалете также не нуждается. Кто же выгонит молельщика из святилища? Сам Нугзар самостоятельно никуда не денется. К тому же никто не будет знать, кто он и откуда появился.
– Хорошо, но если он все расскажет?
– Он скажет только то, что позволит ему Рай.
– А то, что воняет? – больше всего Нико это беспокоило.
– Ну и что, – Нино пожала плечами, – в деревне по чуть-чуть все воняют.
Нико задумался. План Нино казался простым и нахальным и поэтому мог сработать. Наконец он сказал:
– То есть нужно с Раем поговорить.
– Лучше ты с ним поговори один на один.
Рядом со столом Горозий прошел официант с пиццей на подносе, оставив за собой запах теплого сыра, помидоров и оливок.
– Вот и отлично, – Нико вовсе не горел желанием поговорить с Гурджиевым один на один, но не подал виду, – заодно спрошу, когда сам думает исчезнуть.
– Об этом потом, – Нино потушила сигарету, – сначала нужно с Нугзаром разобраться.
Теперь Нико был готов поговорить не то что с Гурджиевым, даже с дерьмом Фуко, лишь бы только Нино вновь была рядом… или он был рядом с Нино. Хотя какое это имело значение. Нико в самом деле предпочел бы пообщаться с собачьим говном, нежели с Гурджиевым. Он опасался, что разговор у них затянется – Рай будет против выселения Чикобавы, его придется убеждать. Однако все прошло гладко.
На следующий день Гурджиев и Нико зашли в гостиную. В углу монотонно бормотал Чикобава. Нико глянул на него и тихо сказал Раю:
– Дальше держать его здесь невозможно.
Гурджиев только вздохнул. В комнате слышалось лишь тихое бормотание Нугзара: «Недостоин я просить себе прощения, Господи, ибо много раз давал обещание покаяться – и делался лжецом, неисполнившим обещания; много раз уже восставлял Ты меня, но я снова падал самовольно…»
– Есть одна хорошая молельная в Сабуе. Туда его отвезем, – продолжал Нико.
Гурджиев взглянул на Нико глазами, полными таким теплом и любовью, Нико даже забеспокоился:
– Для него же самого лучше будет, – сказал наконец, будто оправдывался. – Хмала почти что Малая…
– Наверное, – Гурджиев пожал плечами. – Когда отвозим?
Нико не ожидал, что Рай тоже захочет поучаствовать в операции.
– Завтра ночью.
– Договорились!
Нико кивнул.
– Что поделаешь, – сказал Гурджиев, а про себя тихо добавил: – Такова квантовая метафизика бытия.
* * *
Специально для транспортировки Чикобавы Горозии купили двенадцатилетний «Субару Форестер», неприглядную колымагу-универсал. Но то имелись веские причины. Во-первых, поскольку конечности Нугзара не сгибались, посадить его в кресло седана стало бы делом непростым. А в «Форестер», если откинуть заднее сиденье, не один, а все десять человек влезут. Разумеется, если укладывать их штабелями. Второе и главное – такая машина не привлечет внимание. Мало-мальски сносный автомобиль в деревне как бельмо на глазу. А на древний «Форес тер» кто посмотрит? Кроме того, несмотря на то что в паспорте было написано «светло-серебристый», авто было однозначно темно-пепельного цвета, с зашпаклеванной правой дверью и почерневшими от старости фарами. А никудышный салон годился разве что для перевозки покойников. Самое главное, со стороны багажника стекла были так затонированы, что снаружи не было ничего видно.
