— Погоди, я не понял? А зачем же тогда она к тебе и ты к ним… ходите? Смысел тратить такие деньжищи?
— Вот и я все думаю: в самом деле — зачем? Ходит регулярно, словно бы повинность отбывает. Но при этом порой так зыркнет, что…
— Что?
— Ощущение — словно бы она меня насквозь видит. Смотрит, и в глубине души глумится. Дескать, давай-давай мели, Емеля…
— Даже так?
— Даже и не так. И еще! Мне оно, конечно, ехало-болело, что там мои клиентки в сумочках носят.
— И что же они носят?
— Хм… возможно, я нарушаю некую корпоративную этику…
— Да хорош уже телиться! Телись! Бр-р, в смысле — колись!
— Короче, только тебе! Как бывший опер бывшему оперу.
— Могила!
— Цыц! К ночи — не поминай!
— Пардон.
— Короче, один раз эта сучка Глинская полезла в сумочку за деньгами и свистанула упаковку таблеток. Лекарство это — наркота лютая.
— Ты это точно знаешь?
Серафим посмотрел на Петрухина печальными, словно бы временно протрезвевшими глазами:
— Когда у меня мать от рака угасала, я куда только не обращался, чтоб такие обезболивающие достать. Но! Даже мне, с моими бэховскими корочками… Только в стационаре, под строжайшим надзором и сугубо в гомеопатических дозах. Вот я и меркую… На хрена этой Глинской такие штуки, и где она их брала? Хотя… За ихние бабки — луну с неба достанешь…
* * *
— Выходит, Федька всё? На ладан дышит? Только за счет наркоты и держится? — мрачно умозаключил Брюнет.
— А у этой Ольги что? Соответствующее медицинское образование? — спросил Купцов. — Я это к тому, что обычно на такой стадии больных помешают в хосписы.
— Образование у нее культурологическое. То бишь — никакое. А что касается ладана… — Петрухин криво ухмыльнулся. — Учитывая, что госпожа Глинская беременна — всем бы нам такой. Ладан.
— Чего-чего? Да не может такого быть! Бред! Федька уже полгода как — и не ходячий, и не… хм… стоячий!
— Так, может, ребенок не от мужа? — рассудил Леонид.
— Во-от! Наконец-то забрезжила хоть какая-то здравая мысль!
— Сдается мне, Виктор, что он хочет нас обидеть?
— Да кто вас, красивых, обидит — дня не проживет… И еще одно! Помните фразу Вострикова, что наркотик сей следует давать «сугубо в гомеопатических дозах»? Так вот я специально справлялся у людей сведущих, и они рассказали, что, если пичкать им человека в микродозах, процесс угасания может растянуться на год. А то и на два.
— Ты хочешь сказать, что она его… что Глинская его не лечит, а травит?
— Наркотики не лечат — всего лишь снимают болевые ощущения. Но, думается мне, глагол «травит» в данном контексте абсолютно уместен.
— Вот тварь! — взбешенно вскинулся Виктор Альбертович. — Да я ее! Да я собственными руками эту стерву…
— Реакция предсказуемая. Отчасти — правильная. Но — непродуктивная.
— А ты что предлагаешь? Встретиться с ней и сказать, что так делать нехорошо? — ощетинился Брюнет. «Внутрях» у которого сейчас все буквально клокотало.
— Если бы в квартире Глинских нашли эти самые наркотики, сыскался бы и железный предлог для предметного разговора.
— По таким косвенным данным санкцию на обыск никто не подпишет, — выказал свое сомнение Купцов. — Да еще и не факт, что она хранит их дома.
— Согласен. Не факт. Значит, для начала надо зайти к Глинским самостоятельно и самим провести первичный осмотр.
— И как ты, Димка, себе это представляешь?
— Пока не знаю.
— Зато я знаю! — громыхнул Виктор Альбертович и протянул руку за мобильником. — …Алло, Настя? Привет, это Виктор. Да… Слушай, нам нужна твоя помощь. Вернее, помощь вашей домработницы. Той, которая Лариса Васильевна… Да… Вопрос жизни и смерти Федора…
* * *
Тем же, по-прежнему праздничным, вечером решальщики, получив на этот раз подкрепление в образе и подобии самого «Хозяина Всея Магистрали», сидели в микроавтобусе, терпеливо дожидаясь сигнала-отмашки от домработницы Глинских.
— Сегодня у Ольги традиционный фитнес, — объяснил Брюнет и посмотрел на часы. — Так что минут через десять должна свалить из дома.
— Так ведь праздник же?
— А красивые тостов не соблюдают.
— Ну, насчет красоты там еще можно поспорить, — не согласился Петрухин. — На мой взгляд, малость худосочна.
— Зато титьки какие! У-у-у! — немедля парировал Виктор Альбертович.
— И от кого я слышу подобные речи? От почтенного Главы почтенного семейства Голубкини! Ужо я настучу Алине.
— Я тебе настучу! По дыне!
— А в каком фитнес-центре занимается Глинская? — вернул разговор в рабочее русло Купцов.
— Лариса Васильевна точно не знает. Где-то на Казанской.
— Значит, времени у нас — вагон и маленькая вагонетка, — резюмировал Дмитрий. — Кстати, Витя, когда будешь общаться со стариком Глинским, невзначай поинтересуйся: составлено ли у него завещание, кому отходят квартира, бизнес и прочие радости жизни.
— Уже.
— Что «уже»?
— Поинтересовался. Так сложилось, что мы с Федором пользуемся услугами одного нотариуса.
— Но ведь сообщать такие сведения постороннему лицу — это… это грубейшее нарушение всех юридических норм?!
— Леонид Николаевич! — закатил глаза Брюнет. — Я тебя умоляю!
— И что же сказано в завещании Глинского?
— Первой жене, Насте, отписана их старая квартира в Лигово. Все остальное отходит Ольге. Даже с учетом неважнецкого состояния бизнеса общая цифирь может составлять порядка четырех миллионов баксов.
— Оп-па! Вот это я понимаю! — восхищенно протянул Петрухин.
После чего достал портмоне, приоткрыл его и зашептал:
— «Здравствуй, царь медяной, серебряный и золотой. Здравствуй и живи при мне, при моем кошеле. Ключ, замок, язык. Аминь, аминь, аминь».
Коллеги по приватному сыску посмотрели на Дмитрия, мягко говоря, с удивлением.
— Борисыч, ты это чего? Перетрудился малость?
— Не, похоже, у него просто крышняк поехал, — предложил свою версию Купцов. — От озвученной тобой суммы. Нолики закатились за ролики.
— Дикие люди! Это же заговор на деньги, из книжки Серафима! Ну, и чего вы на меня вылупились? Я, может, тоже хочу. Четыре миллиона…
В следующий момент на кармане Брюнета заголосила трубка: это домработница Глинских маякнула о том, что хозяйка отчалила из квартиры.
