— За ради бога, — Дмитрий переадресовал листок. — С вас, Яна Викторовна, за просмотр ни копеечки не возьму. А вот с тебя, Витюша, причитается. Я свояку Комаровскому за сей эксклюзив нынче из своих платил.
— Сколько?
— Пятьсот баксов.
— Однако!
— Побойся бога, Витя! Человек рисковал своим, не убоюсь пафосного, «служебным положением».
— Разорите вы меня с этими своими «накладными расходами»! — пробурчал Брюнет, доставая, тем не менее, бумажник. — Яна! Стоит, по-твоему експертному заключению, сия бумага таких финансов?
— Безусловно, — подтвердила Асеева. — Оказывается, смерть Радецкого наступила от удара тупым тяжелым предметом. Предположительно — антикварным пресс-папье. Согласно показаниям супруги, это была единственная пропавшая из квартиры вещь. Не считая похищенных из сейфа денег. Если, конечно, они и в самом деле там были.
— И чего?
— Смерь наступила мгновенно, в районе половины одиннадцатого.
— К этому моменту Московцев уже находился в травмпункте, — подхватил и развил Асеевскую мысль Петрухин. — А самое главное: удар пришелся в правую сторону височной области. Из чего следует…
— Хочешь сказать, что удар был нанесен левшой?
— Браво, Виктор Альбертович! — не удержавшись, захлопала в ладоши Яна. — Вы делаете несомненные успехи!
— Так какого хрена?! — игнорируя похвалу в свой адрес, сердито вопросил босс. — Как они при таких нестыковках могут продолжать гнобить Петюню в камере?
— Начнем с того, что в нашем царстве-государстве возможно всё, — заметил на это Петрухин. — И даже более чем всё. Особливо с учетом некоторых пикантных нюансов.
— Что еще за нюансы?..
* * *
— В общем, с огоньком ребята работают, — подвел черту своему почти десятиминутному монологу Петрухин. В ходе которого поделился с Асеевой и Брюнетом той частью оперативной информации, что ему удалось выкачать из секретарши суда Лилечки, а также из тезки великого русского поэта. — Следственный комитетчик Архипов шьет дела, а судья Устьянцева обеспечивает их правильную реализацию. Это в случае, ежели клиент попадается несговорчивый.
— А если сговорчивый?
— Тогда прекращают, за долю немалую. Словом, в этом кооперативе имеет место быть безотходное судопроизводство.
— Да-да. Я по своим судейским каналам нечто подобное слышала про эту супружескую парочку, — подтвердила Яна.
— Ну, парочка скорее не супружеская, а альковная. Архипов — человек почтенный, семейный. А вот Виктория Ивановна — птичка певчая, птичка вольная. Что, однако, не мешает их спариванию. И спевке на почве разводилова лохов.
Брюнет задумался.
— Надо бы этой судьей заняться, дерьмеца подсобрать.
— Мы с инспектором Купцовым уже работаем в данном направлении. Тем более что у него с Викторией Ивановной личные счеты.
— Что за счеты?
— За другим разом расскажу. Кстати, завтра вечером я отправляюсь на очное знакомство с этой интересной во всех отношениях дамой. Засим прошу выписать мне достойную сумму представительских расходов.
— Начинается!
— Ты, наверное, хотел сказать «продолжается»? Но сам посуди: разве можно идти в такое заведение, как суд, без «барашка в бумажке»?
— Ладно. Коли за ради дела, то я всегда готов, — Виктор Альбертович натужно выбрался из-за стола и, бренча ключами, направился к сейфу.
— Виктор Альбертович, я вам здесь еще нужна? Время позднее, а у меня ребенок один дома.
— Да иди, иди уж… — не скрывая досады, разрешил Брюнет. — Иди. Невеста без места.
— Что такое? Не поняла?
— Да всё ты, Яна, прекрасно поняла. Иди, я сказал. Спокойной ночи.
— До свидания, мужчины…
Дождавшись, когда за юрисконсультом закроется дверь, его непосредственный работодатель смачно выругался. Причем, с использованием таких фразеологических оборотов, которых даже бывалый Петрухин доселе не слышал.
— Стоп, Витя! А можно еще раз, на «бис» повторить? На память старческую не надеясь, я себе это дело в блокнотик перепишу.
— Да пошел ты, знаешь куда?!
— Э-э-э-э! Ты чего разэтосамился?
— А того! Такого мужика, блин, с панталыку сбила! Ты ведь в курсе?
— В курсе чего? — невинно вопросил Дмитрий.
Однако словив негодование во взгляде Брюнета, поспешил сделать оговорку:
— Ну так… в общих чертах…
— Борисыч! Еще ты мне тут, до кучи, мозги не компостируй!
— Хорошо, не буду. Компостировать. Вот только…
— Что только?
— Ты, Витя, на Лёньку зла не держи. И отпусти. Только по-человечески отпусти.
— Да мне-то что? Пусть валит, если ему в ментовке медом намазано… Сколько тебе выдать на судью? Штуки хватит?
— Если зеленой, то хватит… А вот возвращаясь к предыдущему месседжу — грубо ты сейчас сказал, Витя. Грубо и категорически неправильно. Ты прекрасно знаешь, что ничем там Купцову не намазано.
— А тогда что это? — ощетинился Виктор Альбертович. — Типа перед Янкой выёживается? Типа, там я буду «золото погон», ихнее благородие? А не какой-нибудь… страж амбара Брюнетовского? Так, что ли?
— И это тоже, наверное. Но не главное.
— А что главное?
— Купцов — он по жизни мент.
— А ты? Ты, Борисыч, не мент?
— И я — мент, — с плохо скрываемой болью согласился Петрухин. — Вот только на мне, Витя, грех смертный. Я, если ты помнишь, товарища боевого подстрелил. Не хотел я этого, ну да вышло так. Так что меня из органов, как ни крути, правильно вышибли. А вот с Ленькой — там история другая, нечестная.
— Хочешь сказать, что тебя по справедливости, а его по беспределу?
— Золотые слова. Потому — отпусти! Ленька, он… хотя и шибко совестливый, да еще и романтик до кучи. Но при этом — хороший человек. Он скотом никогда не будет, в дерьмо не свалится. И ежели кого из нас прижмет, завсегда откликнется и поможет.
— Да чего ты меня агитируешь? Что я, сам не понимаю? Знаю, что Николаич это… это… — Виктор Альбертович запнулся, подбирая достойный аналог, — не какой-нибудь, не к ночи помянут, полковник Пономаренко.
— Вот-вот. Опять же — полковником наш Купчина не станет, сожрут. Так что не переживай. Скорей всего, это ненадолго. А посему… — Дмитрий скосил глаза на брюнетовский бар, — посему накапай-ка мне, Витя, вон из той желтенькой бутылки. Очень уж она у тебя замечательная.
— А гайцов не опасаешься? Как домой добираться станешь?
— А я сегодня, Витюша, домой не поеду. Здесь, в офисе, стану ночку коротать.
