— Но, голуба моя! — как бы разочарованно начал Дмитрий. — Скорее, здесь вопросы к вашему судейскому корпусу. Который запустил на пьянку в святая святых постороннего гражданского человека с улицы. Я ведь полгода как уволен из органов.
Эмоциональное потрясение от им поведанного оказалось столь велико, что ухоженное, тщательно отштукатуренное судейское личико мгновенно покрылось красными пятнами гневно-нервического происхождения.
— ЧТО? Что ты сказал?
— А разве вы не в курсе? Ай-ай, как же так? Но здесь, Вика, ты сама виновата. Если бы ты позволила Виктору Альбертовичу с самого начала представить нас по всей форме, как положено, то узнала бы, что мы с Леонидом Николаевичем давно являемся штатными представителями его… хмм… замечательной организации. Да, и еще одно: сразу предупреждаю, на случай, если вдруг захочешь шантажировать меня этой записью перед женой. Так вот, намедни я ей во всем покаялся, и она — простила. Не сразу, разумеется. Пришлось мусорное ведро вынести и за хлебушком сходить, чтобы грешок отработать. Тем не менее отныне по всем супружеским статьям я реабилитирован и прощен.
— Подонок! Сволочь! — теряя остатки самообладания, взвизгнула Устьянцева и, подхватив сумочку, стремительно подорвалась с места. — Игорь! Пошли отсюда!
— Постойте, Виктория Ивановна! — встрепенулся журналист «макаки».
[31]
— А как же?! Я ведь должен взять у вас генеральное интервью.
— Пошел в жопу, писака!
Разгневанная судья рванула штору, выскочила в общий зал и зацокала набойками/подковками на выход.
Подполковник Архипов допил свой коктейль, тщательно промакнул губы салфеткой, выбрался из-за стола и достал увесистое портмоне. Отслюнявив две пятисотенных бумажки за выпитое, он зафиксировал их под днищем стакана и, в упор глядя на Брюнета, зловеще произнес:
— Я думаю, Виктор Альбертович, что теперь мы с вами обязательно встретимся и обстоятельно потолкуем. Только — в несколько иной обстановке. А до того времени очень вас прошу: сто раз подумайте, прежде чем совершать поступки характера необратимого. Ибо ваше «ау» — оно, по-любому, останется неуслышанным. Но зато «откликнется» так, что мало не покажется никому из здесь сидящих. В первую очередь, помимо вас лично, это касается господина Петрухина.
— Вы хотите сказать, Игорь Михайлович, что я тоже буду говорить с вами в другой обстановке? — невинно уточнил Дмитрий.
— Именно.
— Тогда, как вариант, предлагаю официальную очную ставку с Сережей Коптевым.
— КАК? Как вы сказали?
— Я сказал именно ТАК, как вы услышали.
— Где он?
— Вам gps-координаты назвать, или?..
— Учтите, если вам и в самом деле известно, где сейчас находится разыскиваемый преступник, я гарантирую вам статью за укрывательство! И добьюсь реального срока. — Подполковник прищурился в сторону Петрухина и, круто изменившись в лице, нервно рыкнул, словно бы сплюнул: — Ты у меня, сука, сядешь! Понял?
— Ну, положим, это еще бабушка напополам сказала, — недобро усмехнулся Дмитрий, принимая вызов. — Помнится, не столь давно один судейский работник тоже был застукан за укрывательство беглого парня из федерального розыска. Но в итоге судья как ни в чем не бывало продолжила свою нелегкую трудовую деятельность, а вот «застукавшего» ее следака выперли из органов. Это я, Игорь Михайлович, сейчас как бы в части неких исторических параллелей озвучиваю.
Глаза Архипова налились кровью.
Он рефлекторно пихнул руку под пиджак, куда-то в область левой подмышки, и, среагировав на угадываемое телодвижение, Купцов предостерегающе произнес:
— Надеюсь, господин подполковник, вы не собираетесь всех нас прямо здесь перестрелять? При таком количестве свидетелей и камер наблюдения это был бы крайне неразумный, с вашей стороны, поступок.
Игорь Михайлович буквально взревел от ярости и, более не произнеся ни слова, покинул ресторанный вип-кабинетик.
— Вау! — восторженно воскликнул Столяров, пряча диктофон. — О, как я это отпишу! У-у-у-у! Я уже заранее предвижу читательскую реакцию. Это будет сенсация. «Золотое перо». Да что там — премия имени Артема Боровика!
— Ты сначала напиши и издай. Премия… — мрачно осадил журналюгу Брюнет.
В отличие от «акулы пера» по итогам состоявшейся встречи оптимизма у Виктора Альбертовича не прибавилось. Скорее — наоборот.
— Не беспокойтесь, сделаю в лучшем виде. Все, я полетел в редакцию.
— Счастливо поработать, Вадька. Звони — как там оно будет складываться.
— Само собой…
После того как окрыленный криминальный корреспондент улетел навстречу журналистской славе, Брюнет какое-то время молчал, размышляя о чем-то своем, а затем обратился к решальщикам с вопросом:
— А знаете, братцы, чего я сейчас хочу больше всего на свете?
— Конечно, знаем, — подтвердил Петрухин. — Того же, чего, к примеру, и я: нажраться.
— Бли-ин! И ничего от вас не утаишь, — хмыкнул Виктор Альбертович и высунул голову из-за шторки в общую залу. — Эй, человек! Мы умираем от жажды!..
Санкт-Петербург, 27 декабря, вт.
Жажду утоляли со знанием дела — много и долго.
В начале первого ночи за вусмерть пьяным Голубковым примчалась разъяренная супруга. На пару с телохранителем Владом и при гомеопатической поддержке «магистральных» инспекторов, которые уже сами плохо стояли на ногах, мадам Брюнетша погрузила олигархическое тело в «Таху» и повезла его домой. Осиротевшие решальщики же вернулись в прокуренный вип-кабинет и героически принялись сливать/добивать остатки из плотно расставленных по столу графинчиков.
Кто-то из мудрых некогда высказался в том духе, что «кто спорит с пьяным, тот воюет с отсутствующим». Учитывая, что Петрухин с Купцовым были изрядно нарезавшись, их продолжившийся тет-а-тетный философский ночной спор можно смело назвать «войной теней». Где «тень Петрухина» привычно рвалась в наступательный сабельный бой по всему фронту, а «тень Купцова», в ответку, огрызалась фланговыми пулеметными очередями и норовила «зайти с тылу».
— Лёнечка, солнце мое, ты кого решил пожалеть? Эту шелупонь со столичной фамилией? Вон, поехали завтра в рабочий квартал, в любую школу. Выйдет оттуда училка с драными коленками в штопаных колготках — давай лучше ее жалеть станем, а?
— Да при чем здесь это? Просто я считаю, что добрее к людям надо быть, Дима. Ко ВСЕМ людям.
— Так то — к людЯм, а этот… тьфу. И вообще — если кого во всей этой истории по-настоящему жалко, так это Лильку. Схарчит ее сучка судейская. Здесь — к гадалке Александре не ходи.
— Согласен, неудобно с девочкой получилось.
— «Неудобно» — это когда у бабы выпросишь, а у тебя не стоит. А Лилька — не боись, не пропадет. В конце концов, устрою ей протекцию у Брюнета, на место Аллочки. Всяко лучше быть секретаршей олигарха, нежели районного суда.
