А если с утра пораньше вас вызывает в свой кабинет ваш начальник, то вы получите головомойку. По полной программе.
Конечно, начальство может вызвать и для того, чтобы поощрить вас за хорошо проделанную работу, но я хорошо проделанной работы за собой не помнил. Поэтому, когда через десять минут после моего прихода на рабочее место в мою конуру, по недоразумению названную офисом, пришла сексапильная секретарша нашего босса и заявила, что он хочет меня видеть, я сразу подумал о головомойке.
Секретаршу звали Викой, и она очень чувственно покачивала своими бедрами, пока я плелся в ее кильватере, пытаясь угадать, чем же вызвал неудовольствие начальства на этот раз. Как обычно, не угадал.
Она распахнула передо мной тяжелые дубовые двери, и я вошел. Двери бесшумно затворились за моей спиной, словно отрезая путь к бегству.
— Доброе утро, — сказал я.
— Доброе, — снисходительно согласился со мной Эдуард Петрович, генеральный директор конторы, в коей я имел удовольствие работать. — Я тебя вызывал, Гоша.
— Поэтому я здесь, — сказал я.
— Вижу, — констатировал он. У него было идеальное зрение, но он носил очки без диоптрий, потому что полагал, что так будет солиднее. Он был плотный, лысый и одевался в серые костюмы. И еще у него было своеобразное чувство юмора. — Как дела с нашим сайтом?
— Превосходно, — сказал я. — Уже почти все доделано, скоро можно будет вывешивать его в Сеть. Осталось только мелочи всякие подчистить.
— Это хорошо, — сказал он. — Но я тебя не за этим позвал. Подойди к окну.
Я подошел.
— Что ты видишь?
Обычный летний день в центре Москвы, подумал я. Ничего особенного. А что я должен видеть?
— Небо.
— Ты слишком высоко взял. Посмотри ниже.
— Дом.
— Еще ниже.
— «Макдоналдс».
— Еще ниже.
— Тротуар. По нему ходят люди.
— Еще.
— Дорога. По ней ездят машины.
— Еще.
— Там наша парковка.
— Вот именно, — сказал он, потирая от удовлетворения руки, словно я только что ответил на вопрос, стоивший сто двадцать пять тысяч, а он был Максимом Галкиным. Или Дмитрием Дибровым, на худой конец. — И что ты видишь на нашей парковке прямо под моим окном?
— Машину, — сказал я. Я-то уже понял, куда он клонит, но отчаянно тянул время, потому что уже догадался, что меня ожидает.
— Какую машину? — почти ласково спросил он.
— Мою машину.
— А какой марки у тебя машина?
— Это очень старая модель, — сказал я. — Я купил ее за полторы тысячи долларов, а у нее не было даже двигателя. Я ее три месяца восстанавливал в сервисе у своего знакомого. Там до сих пор еще есть к чему приложить руку.
— Какой марки твоя машина? — повторил он.
— Она семьдесят четвертого года выпуска, кстати, — сказал я. — На два года старше меня.
— Но какой она марки?
— Вы представляете, какой это возраст для подобного аппарата?
— Какой она марки?! — рявкнул он.
— «Порше», — сдался я.
— «Порше», — повторил он это слово так, словно оно отдавало на вкус гнилью. Как выплюнул. — А чья машина стоит справа от твоей?
— Главного бухгалтера, — сказал я.
— И какая машина у нашего главного бухгалтера?
— «Жигули», — сказал я. — «Семерка», по-моему.
— Итак, мы установили, что у нашего главного бухгалтера «семерка». А чья машина стоит слева от твоей?
— Ваша.
— И какая у меня машина?
— «Волга».
— Тридцать один — одиннадцать.
— Тридцать один — одиннадцать.
— А у тебя — «порше».
— Угу.
— А ты слышал, что Борис Немцов пытался пересадить всех чиновников на отечественные машины?
— У него не получилось.
— А у меня получилось, — сказал он. — Все сотрудники нашей фирмы поддерживают отечественного производителя. Кроме тебя.
— У меня аллергия на отечественного производителя всего, что пытается передвигаться со скоростью большей, нежели я хожу пешком.
— Прими тавегил.
— Не поможет. Моя аллергия более глубокого уровня. Она в мозгах.
— Глубоки твои мозги, — сказал он. — Советую тебе залезть на самую их глубину, в Марианскую, так сказать, впадину твоего разума, и отыскать там другой ответ.
— А можно, я сначала задам вопрос, плавающий у самой поверхности?
— Попробуй.
— За что вы так любите отечественного производителя?
— За то, что детища его дешевы и не вызывают к себе пристального интереса со стороны нежелательных элементов, в отличие, хочу заметить, от твоего «порше».
— Под «нежелательными элементами» вы имеете в виду сотрудников налоговой полиции?
— Чур тебя, — сказал он. — Я налоги плачу.
— Все платят, — сказал я.
— Просто наша организация не должна привлекать к себе излишнего внимания.
— Я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что ваша «волга» стоит в два раза больше, чем даже новый «порше», не говоря уже о моей развалюхе.
Что правда, то правда. Мой начальник был поклонником детищ отечественного автопрома не от хорошей жизни, уж совершенно точно он был человеком, любящим комфорт. Посему родного, произведенного в Нижнем Новгороде, в машине осталось немного. Кузов, если быть более точным, да и то не весь. Под капотом машины прятался от любопытных взглядов двигатель «БМВ», и вся ходовая часть тоже была снята с баварского седана. Плюс кондиционер, бар, телевизор и прочие причиндалы, связанные с не нашей жизнью.
— Ну и что? — спросил он. — Главное, что она так не выглядит.
— Это правда, — сказал я. — Выглядит она стремно.
Она выглядит как «волга». Как не самый дорогой, но все-таки солидный автомобиль для солидного, но не зарвавшегося человека.
— Может быть, — сказал я. У меня было свое мнение на сей счет, однако я посчитал более мудрым оставить его при себе. — Но двухэтажный офис в самом центре говорит несколько о другом.
— Иметь офис в приличном месте — не роскошь, а необходимость.
— Понятно, — сказал я. — А ездить на машине, которая не ломается три раза в неделю, — это роскошь.
— Да.
— Понятно, — сказал я. — И что из этого следует?
— Что ты сегодня же вечером, после работы, отправишься в автосалон и купишь себе отечественную машину.
