Матвеев распрямился, как пружина, — рывком. И тотчас ринулся к двери.
Петрухин на автопилоте подставил ногу: Саша упал, но тут же снова вскочил. На плечи ему сзади прыгнул Купцов. Вот теперь казалось бы… Ан нет! Как в поговорке про слона и дробину, Саша развернулся и с силой впечатал Леонида спиной в дверной косяк.
Снова закричала Лена. Охнул Купцов. Он все еще не выпускал Сашу, но парень извернулся, изловчился и — стряхнул с себя Леонида.
— Стой! — заорал Петрухин. — Стой! Стрелять буду!
Вот только стрелять ему было не из чего. Да и права такого он не имел. Потому как то, что происходило сейчас в квартире, квалифицировалось в самом лучшем случае как самоуправство. (Это если прокурор добрый!) А вот ежели по гамбургскому счету — действия партнеров содержали признаки сразу нескольких тяжких преступлений.
— Стой! Стрелять буду! — снова завопил Петрухин.
Дмитрий ощущал персональную вину за происходящее. Если бы он сразу упаковал Сашу в наручники, ничего подобного не могло произойти в принципе! Ведь сказал же Купчина сразу: надень, блин, браслеты… Впрочем, очень похоже на то, что, даже и упакованный в «браслеты», Саша все равно попытался бы бежать. Так же, как зверь, попавший в капкан, все равно пытается уйти, уползти с капканом на перебитой лапе.
— Застрелю на хер! — дико выкатывая глаза, вопил Петрухин.
А Матвеев меж тем тянулся к ружьишку под столом. Секунда-другая — и квартира должна была наполниться грохотом, визгом картечи, запахом пороха и горячей крови. О чем-то подобном подумал сейчас и Купцов. А потому схватил первое, что попалось под руку, — попалась тарелка — и швырнул ее в Сашу. Тарелка ударилась в стену в нескольких сантиметрах от головы Матвеева и, разлетевшись десятками брызг, обожгла кожу лица, шеи.
И Саша — НЕ ВЫДЕРЖАЛ!.. Он ведь тоже был всего лишь человек. Возможно, он принял «взрыв» тарелки за выстрел… возможно… В любом случае, мы этого теперь никогда не узнаем.
Матвеев отпрянул от стола, оставив свою попытку достать оружие. Он пригнулся, стремительно совершил разворот на сто восемьдесят и… прыгнул в окно!
…В темном стекле образовалась еще более темная дыра, окруженная острыми зубьями оконного стекла…
Снизу донесся звук. Звук удара человеческого тела об асфальт.
И хрумкий перезвон бьющихся кусков стекла…
Из дыры потянуло холодным ветром…
* * *
Петрухин бежал, перепрыгивая через ступени.
Он бежал и вспоминал, как однажды в молодости сам прыгал в окно. Вернее, прыгать в окно доводилось не единожды, но с четвертого этажа — впервые. Дом был «хрущевский», потолки низкие. Но — четвертый этаж. Тогда в адресе накрыли одного налетчика. Накрыли, по правде говоря, случайно. Но налетчик — Слон его звали — недолго думая сиганул в окно. Петрухин прыгнул вслед за ним. Удивительно, но оба остались живы-здоровы, и — более того — Петрухину пришлось еще метров сто бежать за Слоном по улице.
Дмитрий выскочил из подъезда. На улице продолжал моросить мерзкий дождь. Впрочем, сейчас он приятно холодил горячее лицо. Битое стекло блестело в слабом свете уличного фонаря. В центре этой россыпи стояла лужа густой черной крови, лежал домашний тапок. Дмитрий рванул под арку, выскочил в переулок…
Зажимая руками горло, Саша медленно шел по Апраксину, а за ним тянулся кровавый черный след. Его качало, но он шел… Завизжала попавшаяся навстречу Матвееву девушка, заскулил пудель на поводке. Саша шел, качаясь, по улице, и босые ноги печатали кровавый след…
Петрухин догнал его легко, быстро. Он посмотрел Саше в глаза и понял, что наручники больше не нужны. Матвеев зажимал руками длинную резаную рану на горле и груди. Из-под рук текла кровь. Она текла толчками, но с каждой секундой толчки становились слабее. Разрезанная в нескольких местах футболка Саши обильно пропиталась кровью. Джинсы тоже были вспороты, кровь текла по ногам.
— Саша! — ударил сзади крик. — Сашенька!!!
Матвеев обернулся — его тут же повело, и Петрухин придержал Сашу за локоть. Лена подбежала и, оттолкнув Петрухина, прильнула к своему мужчине, который медленно осел на асфальт.
Лена, колотясь, опустилась рядом.
В своем алом халате она выглядела сейчас гораздо более окровавленной, чем Саша…
Шел дождь, горели яркими брызгами несколько крошек битого стекла, застрявшие в футболке Матвеева. Плакала и быстро, сбивчиво говорила что-то девушка…
— Не умирай! Саша, только не умирай… Сашенька, потерпи! Потерпи, родной. Сейчас будет «скорая»… Не умирай, Саша… Я с тобой… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, САША!
Петрухин отшатнулся от этой парочки и устало вытер с руки липкую черную кровь…
«Скорая» приехала через одиннадцать минут. Саша Матвеев был уже мертв…
12 мая 2011 года, чт.
— На! — злобно рыкнул Брюнет и сунул в руки бывшего вице-президента «Магистрали» полный стакан коньяку.
Игорь Васильевич кивнул, жадно вцепился в стакан. Руки у него дрожали, и по запредельно дорогой ярко-коричневой поверхности побежала маленькая рябь, отбрасывая «зайчиков» на бледное лицо накануне низложенного топ-менеджера.
— Пей-пей, мудила грешный!
Строгов снова кивнул и поднес стакан к губам. Петрухин, Купцов и Брюнет молча наблюдали за тем, как судорожно и неприятно задергался его кадык под небритым треморным подбородком.
Игорь Васильевич допил стакан до дна, вытер рот рукой. Этот жест никак не соответствовал имиджу не только еще недавно микроолигарха, но и бывшего морского офицера. Жест был мужицкий, кабацкий… Короче, неопрятный.
— Господи! — всхлипнул Строгов. — Да если бы я знал, я бы ту заправку за километр объехал! Но тогда я ничего не знал. Наоборот, подумал, что Саша может быть полезен… э-э-э… в некоторых ситуациях… Я оставил ему свою визитку. Через пару дней он позвонил и продиктовал номер своего домашнего телефона. Сказал, что если будет какая работа… Но тогда я не мог ему ничего предложить. А потом, как на грех, как раз такой случай и подвернулся.
— В середине апреля? — уточнил Петрухин.
— Что? А… да, в середине апреля. Откуда вы знаете?
— Догадался.
— А вот я, представьте себе, тогда не догадался. Ни хера я не догадался, что сам голову в петлю сую… — Строгов, не выдержав, снова сбился на мелкое рыдание.
Леонид плеснул в стакан минералки, молча протянул «недогадливому».
— Сп-па-сссибо, — Игорь Васильевич жадно отпил воды, снова обтер рот обшлагом рукава и поставил стакан на стол. — Спасибо большое.
— Дальше! — приказал Брюнет. — И прекрати размазывать сопли по столу! По МОЕМУ столу!
— Понимаешь, Виктор… Понимаете… Меня оскорбили. Очень сильно… Оскорбили почти как… Как тогда, на заправке… Нет, конечно, ситуация была немного другая, но смысл — тот же самый. Мы с Ольгой подъехали к одному магазинчику. Я только поставил тачку, как вдруг — бах! — вылетает орел в униформе, с дубинкой: здесь нельзя ставить! Почему это, говорю, нельзя? А потому, что здесь наш босс всегда паркуется. Вот-вот он подъедет… будут неприятности… Да что же, думаю, за херня такая? Я с женщиной… вы понимаете? Я же все-таки мужчина, офицер. Я должен как-то… э-э-э-э… соответствовать!
