Вот только его усмешка выглядела довольно зловеще и двусмысленно.
— Вы не обязаны отвечать, — подкорректировал тактику партнера Купцов. — И все же будет лучше, если вы нам ответите: где вы находились вчера утром, приблизительно в восемь часов пятьдесят минут?
— А если я… хм… забыл?
— Бывает, — кивнул Леонид. — Скажите, это ваша плащ-накидка лежит на заднем сиденье?
— Иногда я ее надеваю… а что?
— А где ваш пистолет?
— На Большом Каретном, — огрызнулся художник.
— А точнее? — атаковал с другой стороны Петрухин.
— А если я его потерял?
— Тогда это очень худо для вас. Думаю, что в таком разе нашу беседу правильнее всего будет продолжить в прокуратуре.
В воздухе подвисла пауза-тишина. Какое-то время партнеры и художник сверлили друг друга глазами, невольно пародируя знаменитую финальную сцену из гениального вестерна Серджио Леоне.
Первым, не выдержав, сдался (а сдавшись — махнул рукой) Старовойтов:
— Э-эх! Какой тут теперь, к чертям, пленэр с эскизами?! Пошли!
Художник снял с багажника подрамник, со словами «Будьте любезны!» пихнул его прямо в руки обалдевшему Петрухину, а сам подхватил рюкзак и зашагал обратно к подъезду. Недоуменно переглянувшись, партнеры направились следом…
— …Студии в буквальном, в правильном смысле этого слова у меня нет, — проводил экскурсию по своему откровенно убогому жилищу Владимир Павлович, — потому что художник я «не настоящий». Не положено. Вот, все у меня здесь, — он обвел рукой отнюдь не творчески захламленную «гостиную» квартиры-распашонки. — Здесь работаю, здесь бухаю, здесь схожу с ума…
Инспекторы СБ ОАО «Магистраль — Северо-Запад» Петрухин и Купцов в данный момент сидели на колченогих табуретах возле импровизированного стола. Он же, в свободное от пиршеств время, верстак. На коем в данный момент громоздились пустые пивные бутылки и глиняные кружки, а на единственной тарелке подсыхали остатки былой роскоши — крупно нарезанный сыр и кусочки обветрившейся колбасы.
— Ах да! Вы же интересовались пистолетом — вот он. Только осторожнее — заряжен. — С этими словами Старовойтов рассупонил рюкзак и продемонстрировал партнерам «маргошу».
— Разрешите? — Дмитрий бережно взял в руки ствол. Первым делом сличил выбитый, заученный на память номер, после чего профессионально осмотрел оружие. — Хм… В отличном состоянии — хоть сейчас в бой.
— Оружие — оно как женщина: любит и ласку, и смазку, — усмехнулся Старовойтов, отбросив со лба прядь седых волос.
— Зря вы его с собой таскаете, можно запросто огрести неприятности.
— Ну этого добра я за свою жизнь столько огреб!
— Я к тому, что когда-нибудь наткнетесь на копов и — отберут его у вас, — разочарованно пояснил Петрухин, возвращая пистолет владельцу.
— А вот это херово будет, обидно. Мне ведь этот ствол один очень хороший человек подарил. Даром что генерал-лейтенант… Ну что, господа, есть еще вопросы?
— Есть, — вздохнул Купцов. — Но отвечать вы не обязаны.
— Ладно, отвечу… если и вы на мои ответите.
— Попробуем.
— Отлично!.. Кстати, господа детективы частные: вы кофе с коньяком пьете?
— Пьем. Без коньяка, — за двоих ответил Купцов.
— Ах, ну да, вы же на колесах… А вот я, пожалуй, выпью. Все одно вашими стараниями должный настрой уже сбился.
— Извините.
— Принимается. Айн момент! Я буквально до кухни и обратно…
…Три четверти часа спустя партнеры продолжали сидеть за верстаком в окружении картин, глиняных и деревянных скульптур, в компании художника и пистолета. Владимир Петрович, как натура творческая и пьющая, предпочитал потреблять коньяк с кофе (а не наоборот), а потому захмелел достаточно быстро. А захмелев, тут же созрел до пьяной исповеди. Говорил он охотно и много, партнерам почти не приходилось задавать наводящих вопросов. А впрочем… может, оно и не в дозах коньяка дело? Может, человеку элементарно хотелось выговориться. А незнакомые случайные пассажиры для подобных целей подходят как нельзя лучше…
— …Лиса! Я любил ее… Я, мужики, любил ее и, вероятно, люблю сейчас. Хотя… Последняя фраза построена неверно и следует сказать, что я люблю ее невероятно. А она — тварь!
— Даже так? — как бы удивился Петрухин, подбрасывая «дровишек» в «топку» исповеди.
— Даже!.. И даже более того! — серьезно подтвердил художник. — О, как она подла и жестока! Она готова пройти по головам к своему успеху. Да, собственно, она всегда так и делала: шла по головам, по людям, по судьбам… Вы, может быть, считаете, что во мне играют оскорбленные мужские амбиции? Дескать, бросила красотка неудачника, а он теперь хочет вдогонку отыграться, обливши ее грязью?
— Вовсе нет, — вежливо среагировал на вброшенное эмоциональное Купцов. — Напротив, мы думаем, что вы недалеки от истины.
На самом деле Леонид так не думал. Вернее, для подобного утверждения у него пока недоставало должного количества фактуры.
— Думайте, мужики, что хотите. Но я… я говорю правду. Лисичка в принципе могла бы служить моделью Влекущей Стервы… НО! Где, господа, тот мастер, который раскроет ее характер? Лично я — не берусь. А она… она абсолютно рациональна. Она упорно строит свое стерильное будущее и походя разбивает сердца. — Заметив, как внимавшие ему партнеры перекинулись удивленными взглядами, Старовойтов горячечно закачал головой: — Да, да, именно так. ОНА РАЗБИВАЕТ СЕРДЦА!
— Интересно, кому принадлежит авторство сего рекламного слогана? — шепотом поинтересовался Петрухин у Купцова.
— Скорее всего, оно коллективное. У дураков мысли сходятся.
— Как вы сказали?.. У дураков мысли?.. — уловил хвостик купцовской реплики художник. — Знаете, у американцев эта поговорка звучит строго наоборот, а именно: «Великие умы думают одинаково». Занятно, правда?.. А знаете, учеными установлено, что синтетический стиль мышления в два раза чаще встречается у американцев по сравнению с русскими, а вот прагматический — в полтора раза чаще. Эти различия вполне соответствуют житейским представлениям о различиях американской и русской ментальности. Мне кажется…
— …Так что там одинаково думают великие умы о Лисе? — перебил художника Дмитрий. Опасаясь, как бы тот не погряз в не имеющей оперативной ценности риторике.
— Ах да, Лисичка!.. О, она прекрасно разбирается в людях! Это у нее, похоже, наследственное.
— «Наследственное» — это как?
— В свое время Таня рассказывала, что на стыке восьмидесятых-девяностых ее маман — моя, пардон, бывшая теща — была хозяйкой небольшой кооперативной кафешки. Тогда они еще только-только начинали открываться. Так вот, маман абсолютно точно знала, кто из ее клиентов будет пересчитывать сдачу, а кто — нет. Она не ошибалась. Она не ошибалась никогда! Ни на трезвых, ни на пьяных. Ни на старых, ни на молодых! Она видела клиента с порога. Навскидку и насквозь. И в соответствии со своим могучим даром недоливала, недодавала, обсчитывала… Таня была в восторге от маминого таланта.
