– Глебов, Щукин, вы что творите? – напустилась на мальчиков Наташа. – Кого вы потеряли?
– Наташа, неужели ты не помнишь? – уже в отчаянии проговорил Глебов. – Вчера, перед обедом, посылала нас искать Колю. Мы его еще у ворот нашли.
– Какого Колю? – опешила Наташа.
– Из десятого.
– Колю? – Наташа нахмурилась. – Нет, не помню. Ладно, доедайте и пошли отсюда. Нам на площадку пора.
Она пошла к выходу из столовой. Ребята озадаченно смотрели ей в спину.
– Слушай, – наконец смог выговорить Щукин, – либо у нас что-то с головой, либо у всех крыша поехала. Мы с тобой этого Колю вчера искали или нет?
– Искали, – неуверенно протянул Глебов. – Маленький такой, еще плакал все время.
– Значит, его съели, а нам не сказали. Так?
– Так, – машинально согласился Васька. – Нет, погоди, Щука. Ну, не могут они весь отряд заставить говорить неправду. Они же маленькие, кто-нибудь обязательно проговорился бы.
– Не могут, – согласился Серега. – Значит, это у нас с головой проблема.
Глебов посмотрел на свои руки. Если с головой беда, то почему он помнит, как нес малыша к столовой? Тот был легкий и всю дорогу вздрагивал.
А может, это и не вчера было.
– Все. – Васька потер ладони, стирая ощущение тела мальчика. – Забыли. Пошли отсюда. В тихий час надо будет выспаться, а ночью все выясним.
В отличие от ребят, которые заснули в тихий час, девчонкам не спалось. Они активно обсуждали прошедшую ночь.
– Это вампир лез, – авторитетно заявила Гусева, расчесывая перед зеркалом свою шевелюру. – Он к Селюковой приходил. Но у нее в руках была карта, пиковая дама, вот он и не смог забраться в окно. Звал, чтобы она сама вышла. Если бы вышла, он бы ее тут же сцапал.
– Ерунда. – Павлова оторвалась от книжки. – Это барабанщица ходит. Я слышала, как мальчишки про нее говорили: ходит, мол. Это она и была. А Наташку звала, потому что саму барабанщицу так когда-то звали.
– Кто это барабанщицам имена дает? – с сомнением покосилась на Катю Селюкова. От всех этих разговоров ей становилось не по себе.
– Ее с кого-нибудь делали. С девочки. Эту девочку и звали Наташа.
– Ой, народ! – Гусева развела руками от грандиозности своей догадки. – А вдруг это та самая девочка, что убили перед постройкой заброшенного лагеря? Потом с нее сделали слепок – получилась барабанщица по имени Наташа.
Лена старательно делала вид, что спит, но на душе у нее было тяжело. Этого только не хватало! Сейчас напридумывают страшилок почище историй про Дракулу. Будешь потом всю ночь вздрагивать.
– Да ну, – отмахнулась Павлова, опять утыкаясь в книжку. – Глупость все это. Нет там никого.
Как только она это сказала, под окном прошуршали шаги, кто-то негромко прошептал:
– Наташа!
Селюкова взвизгнула и повалилась на кровать, накинув на голову одеяло. Павлова икнула.
– Наташ! – опять позвал голос. Шаги прошуршали дальше.
Стукнуло окно.
Гусева на полусогнутых ногах подобралась к Ленкиной кровати, взгромоздилась на нее, перегнулась через подоконник.
– Иди отсюда, – раздался голос вожатой Наташи.
Маринка сползла на пол. Ее трясло в немом смехе.
– Наташ, – уже требовательно позвал голос. Что-то шмякнуло, звякнуло стекло захлопываемой фрамуги.
– Это Костик к Наташке пришел, – выпалила Гусева.
Все бросились к Ленкиной кровати.
Под комнатой вожатых, потирая ушибленную голову, стоял расстроенный Костик и гневно смотрел в закрытое окно. Кто-то там был, потому что он время от времени взмахивал рукой, что-то показывая.
– Костя, – хихикнула Гусева. – Кость, а это ты вчера здесь был?
– Так, – парень мрачно оглядел высунувшихся девчонок, – а вы что здесь делаете? Кыш отсюда! Вам спать пора.
– Не пора, – для полного своего превосходства Гусевой оставалось язык показать, и тогда она была бы круче всех. – Взрослые днем не спят. Понял?
– Взрослые… – Костик последний раз посмотрел на закрытое окно вожатской, вздохнул и пошел в сторону столовой. – Отдыхайте, взрослые.
– Ну скажи, ведь это ты был вчера? Мы тебя слышали.
– Слух у вас хороший.
– Ты знаешь, как нас напугал!
– Не знаю и знать не хочу.
– Ну вот, – удовлетворенно хлопнула в ладоши Гусева. – И никакого привидения нет.
– Так это же ты! – закричала Лена, сталкивая Марину со своей кровати. – Ты всех пугала! Твое было привидение! Сидела бы спокойно, никто бы ни о чем не подумал. А теперь смотри, что ты сделала!
Она показала на кровать Селюковой. Наташка как лежала, спрятав голову под одеяло, так и оставалась под ним лежать, только плечи ее вздрагивали в нервном плаче.
К вечеру небо заволокло серыми бесконечными облаками, а к отбою зашелестел дождь. Его мерный шум быстро всех успокоил.
Лена прислушивалась к ритмичному стуку, к поскрипыванию деревьев под ветром, к шелесту листьев. Ко всем этим звукам добавились птичьи голоса. Лене показалось, что она уснула и видит сон, очень похожий на действительность. Тот же дождь, тот же шум, только под окном кто-то говорит тихо так, нежно, как птички поют. Потом негромкий разговор закончился. Его перекрыл противный скрежет, как будто бы по железу тащили железо. Скрежет все приближался и приближался, наваливался на Лену сверху. Широко распахнув глаза, не отрываясь, она смотрела на окно. Падали на подоконник редкие крупные капли, взрываясь сотней искринок. Каждый удар болью отдавался в Лениной голове. К ударам примешивался скрип. В оконном проеме медленно начала проявляться белая зловещая голова. Отбитый нос, изъеденная дождями и снегом пилотка, черные глаза, полыхающие ненавистью, рот, искривленный злой усмешкой. Лицо испачкано чем-то темным, на плечах висят подвядшие водоросли.
Барабанщица выбросила вперед арматурную железяку покалеченной руки. Другую руку она перекинуть никак не могла, барабан за что-то зацепился, мешая двинуться вперед.
Статуя отвернулась, недовольно нахмурившись. Только она перестала смотреть на Лену, с девочки как будто спала медлительность. Она шевельнулась, к своему ужасу понимая, что все это не сон, а правда. И над ней действительно нависает каменная громадина.
Барабанщица освободила руку. Перед своим носом Лена увидела палочки. Она осторожно закинула руку за голову, ухватилась за край подушки, потащила ее на себя. И когда уже статуя была готова перевалиться через окно, отчаянно врезала подушкой по этим палочкам, по этому лицу, по осыпающейся пилотке, по болтающемуся барабану.
Барабанщица опешила. Удары сыпались ей на плечи, голову, руки.
Лена била и била молча, остервенело, от души вколачивая каждый удар в нависшую над нею фигуру.
