– Пойдем, – Платон открыл дверь, приглашая друзей войти в каменную прохладу корпуса.
Глебов замялся. Платон стоял в нескольких шагах впереди, и у них был шанс от него сбежать. Через несколько часов все страсти улягутся, взрослые во всем сами разберутся, тогда можно будет с ними говорить. А вот так сразу… Под горячую руку могут и из лагеря турнуть.
– Пошли, чего встал? – Щукин удачно подпихнул приятеля вперед, и сам сделал тот шаг, после которого бежать стало уже поздно.
Все вместе они вошли в холл, уставленный столами для пинг-понга. Платон легко взбежал на второй этаж, толкнул дверь в белоснежный врачебный кабинет.
– Подождите здесь, – бросил вожатый, исчезая еще за одной дверью.
– Ты чего сегодня тормозишь? – набросился Васька на Щукина. – Хочешь, чтобы нас отсюда выперли?
– Чего такого? Ты про Платона? Так ведь он больше не ругается.
– Это тебе так кажется. Сейчас Петухова приведет, и можешь собирать вещички.
– Ты чего выдумываешь? Они не имеют права просто так нас выгонять.
– А им ничего для этого не понадобится. Диагноз психа поставят и отправят домой. Нас к врачу для этого и привели.
– Почему сразу психа?
– Если хочешь, тебе лично припишут плоскостопие. – Васька внимательно посмотрел на друга и вдруг гаркнул ему прямо в лицо: – Какая разница, с каким диагнозом отправлять?
– Тогда бежим отсюда. – Щукин подпрыгнул от такого крика. – Чего ты расселся? Подумаешь, испугали!
– Дошло наконец! – всплеснул руками Глебов. – Раньше надо было думать. Куда ты теперь побежишь?
– Пошли, пока никого нет! – засуетился Серега. – У Платона на тебя давно зуб растет. Большой такой зуб, кривой и с черными дырками. Еще с того дня, когда статуя первый раз вернулась.
Сказав это, Щукин схватился за дверную ручку, но дверь распахнулась сама, и в кабинет вплыла толстая улыбчивая врачиха. Щукин дернулся в сторону, но женщина заговорила с ними неожиданно ласково:
– Здравствуйте, деточки, – пропела она. – Пойдемте-ка за мной. – Она легко коснулась холодными пальцами головы Глебова. – Ой-ой, какая у нас головка горячая. Под солнышком лежал?
От удивления Васька открыл рот.
– Пойдем, пойдем, – ворковала врачиха, увлекая ребят за собой. В ее руках сами собой возникли ключи, большая увесистая связка. Она отперла дверь, поднялась на два пролета, там еще что-то открыла, прошла по коридору, последний раз звякнула ключами. В лицо приятелям пахнуло хлоркой и лекарствами. – Заходите, милые.
Ребята протиснулись в комнату мимо толстого живота тетки. Она их тут же усадила на кровать, ласково погладила по голове, сунула обоим под мышки градусники и ушла. В замке повернулся ключ. Этот звук вывел Глебова из задумчивости.
– Она же нас заперла! – Он подбежал к двери, подергал ручку. Послышался звук очередного запираемого замка. – Говорил же, бежать надо было! Как мы теперь отсюда выберемся?
Щукин отложил градусник, забрался на подоконник. У рамы не было не только шпингалетов, но и ручек. Серега немного пообдирал ногти о крашеное дерево. На приятеля он старался не смотреть.
– Влипли, – коротко бросил он, спрыгивая на пол. – Ладно, Васька, не злись. Ну, не сообразил я вовремя, что нужно делать.
– Не сообразил… – Глебов заметался по маленькой комнатке. – Тебя как камнем стукнули, ты вообще перестал что-либо соображать.
– Не кипятись. – Щукин взял градусник и опять засунул его под футболку. – И так неплохо все выходит.
– Чего неплохо! – заорал Глебов. Он был страшно зол, и ему очень хотелось врезать по спокойной физиономии друга. – Нас заперли! Ты не понял? Заперли!
Свободолюбивый Васька терпеть не мог, когда его заставляли где-нибудь сидеть, а уж оказаться запертым для него было сущим наказанием. Поэтому спокойствия друга он не понимал.
– Ну и что? – Щукин покрепче сжал под мышкой градусник. – Это замечательно. Сейчас мы нагоним температуру, и нас оставят в изоляторе на несколько дней.
– Щука, ты чего, действительно на солнышке перегрелся? Зачем тебе сидеть в изоляторе?
– Чего дергаться? Заперли – и заперли. Здесь уж нас точно никто не достанет.
– Здесь не достанет, а там? Как же остальные?
– Васька, ты неугомонный. Какое тебе дело до остальных? Чего ты суетишься? Живешь – живи. Другие сами разберутся. Все равно они тебе не верят. Расслабься, все идет замечательно. Посидим здесь… Я хоть высплюсь.
От удивления у Глебова открылся рот. Он не сдержался, схватил друга за плечи и встряхнул.
– Ты что, не понимаешь, что от барабанщицы никуда не спрятаться?! – заорал он в широко распахнутые глаза Сереги. – Что, если ей понадобится, она тебя везде найдет?!
И, как будто подтверждая его слова, вдалеке раскатилась еле слышная барабанная дробь.
Васька бросился к окну. На крыльце, задрав голову, стоял Платон и смотрел на него.
Глебов спрыгнул с подоконника.
– Ну вот, – сказал он упавшим голосом, – теперь за нами еще и следят.
С невероятным терпением Платон сидел в беседке напротив входа, поглядывая на окна третьего этажа. Несколько раз его подменяли первоотрядники. Но больше чем на пятнадцать минут он не уходил…
Поначалу Платону казалось, что вся его затея глупая, – не станут эти сумасшедшие бежать из изолятора и вытаскивать остатки статуи на сцену. Это было бы наглостью высшей степени.
Статую разбили. Первый отряд сделал это легко и весело, так же как и выкопал злополучный крест на мысу. (Нечего пугать малышей и выдумывать всякие сказки.) Но уже через час на хоздворе ни арматуры, ни кучи камней, оставшихся от барабанщицы, не оказалось. Это Платона взбесило. Тасканием туда-сюда статуи эта ненормальная парочка вывела его из себя. А ведь он точно знал, что все фокусы проделывают именно они. В одиночку или с помощниками, не важно. Главное, что придумали безумную игру с переносом тяжестей эти двое. И все их отпирательства выглядят совершенно неубедительными.
Когда Максим поинтересовался, не видел ли Платон двух его охламонов, он догадался, чем могут заниматься приятели, – они собирают статую, чтобы утром притащить в клуб и выставить Платона на посмешище. Еще бы! Первый отряд не может справиться с двумя пацанами из третьего!
Но получилось все не совсем удачно.
Платону очень хотелось отправить мальчишек домой, чтобы они больше не мозолили глаза. И повод был подходящий – без вожатых ушли за территорию лагеря, плавали на другой берег. Этого было достаточно, чтобы выслать их отсюда. Петухов категорически запрещал отпускать детей к реке одних, заставлял вожатых следить за каждым ребенком в воде, чуть ли не заслоны выставлял, чтобы ребята не убегали купаться одни. Провинность этих двоих он не должен был спустить.
