Пока мальчик решал, как поступить, случилось самое ужасное: пес вскочил в кузов грузовика, и брезентовая крыша заходила ходуном, словно с ней случилась судорога. Солдаты, оглянувшись, бросились к машине, на ходу вынимая оружие. Себастьян понял, что от него теперь ничего не зависит. Оставалось только молиться Господу, чтобы он спас его друга. И в этот момент ему было все равно, есть Бог на небе или нет…
Ханс был готов спустить курок, но Эрих успел его остановить in extrëmis.
[7]
Обер-лейтенант не догадывался об их маленькой «коммерции», и сейчас был неподходящий момент, чтобы выдать себя. Если грузовик вернется с простреленным брезентом, он будет вынужден объясняться с Брауном, а тот весьма строг в вопросах дисциплины. И не дай бог ему узнать, что они проворачивают незаконные сделки! Жестом приказав напарнику подойти к нему ближе, Ханс выставил вперед автомат и сдернул брезентовую покрышку.
Среди перевернутых корзин высилась горка булок, и с самой верхушки на него смотрела черная галка. Как только птица поняла, что путь свободен, она вспорхнула, задев солдата крылом по щеке. Ханс, устыдившись, что переполошил напарника из-за пустяка, выстрелил вслед юркой птичьей тени.
— Verdammt, hör auf dummkopf! Das ist nur ein Vogel!
[8]
Подбежала раскрасневшаяся, сердитая француженка. Эрих шагнул к ней навстречу, чтобы помешать Хансу совершить еще какую-нибудь глупость.
— Зачем было стрелять, скажите на милость? Хотите переполошить всю округу?
— Ты, мадам, потише! Смотри, что чертова птица сделала! Столько хороший продукты!
— А почему не Пресвятая Дева, раз уж на то пошло? Хотите сказать, одна галка перевернула вверх дном весь груз? Решили меня облапошить? Не выйдет!
Эрих не понял и половины сказанного, но подозрительный тон мамаши Дорше говорил яснее слов. Он притворился удивленным:
— Облапошить? Что ты говоришь, мадам?
— Говорю, заплатите мне за мои бутылки! Ну?
— Ты хочешь хлеб?
— Хлеб? Менять водку на хлеб? Да он теперь весь исклеван, и бог знает, чем могла болеть эта галка!
Быстрым взглядом она окинула содержимое перевернутых корзин и указала пальцем на сверток, весь в жирных пятнах.
— Четвертину того круга сыра и… и бидон. Там бензин?
— Unmöglich!
[9]
Бензин нельзя, нет, verboten!
— А разве моя водка, она не verboten?
— А если мы обыскать ваша ферма?
— Что? Решили придраться ко мне из-за пустяка? Может, еще галку поймаете и обыщете? — Женщина прищурилась и добавила тихо, с ехидной усмешкой: — Я не удивлюсь, если узнаю, что начальнику известно о ваших проделках!
Подавив ярость, Эрих сделал вид, будто размышляет над ее словами. Эта француженка хитра, и она наверняка догадалась, что они — простые солдаты. Конечно, можно было бы попытаться ее припугнуть, но в этой проклятой стране никогда не знаешь, с кем имеешь дело. Что, если она пойдет жаловаться к обер-лейтенанту? Нет, пока ее трогать не надо. А потом будет видно…
— Хорошо, договоримся! Ты даешь две бутылка, мы даем сыр и шоколад. Шоколад — вкусно и очень дорого!
— Не хочу я ваших сладостей! Дайте мне бензин!
Вскоре голоса затихли. Себастьян что есть духу мчался по тропинке следом за собакой. Когда до гребня оставалось совсем немного, он потерял ее из виду, но даже не успел испугаться: поравнявшись с горкой камней, замер как вкопанный. Сон это или явь? Пес сидел над тремя связками колбасок и уже жевал первый кусок. Так вот почему он бежал так медленно! Нес во рту целую кучу колбасы! Себастьяна душил хохот, и все же мальчик попытался придать своему голосу строгость:
— Я за тебя так испугался! Тебя же могли убить! Никогда больше так не делай! Обещаешь?
Пес на мгновение оторвался от обеда, посмотрел на мальчика и снова принялся за еду. В считанные минуты колбаса была проглочена. Сытый, он встал и помахал хвостом, словно бы говоря, что пора идти.
— А ты смелый! Ладно, идем, но только далеко от меня не отходи.
И спокойным шагом они отправились в обратный путь. Теперь собака и Себастьян шли так близко друг к другу, что при желании он мог бы к ней прикоснуться.
Выйдя на гребень, они остановились полюбоваться пейзажем. Солнце клонилось к закату, и тени уже начали удлиняться. Сердце Себастьяна болезненно сжалось, когда он указал на гору, напротив которой они стояли.
— Видишь ту гору с вершиной, похожей на зуб? За ней начинается Америка. Там сейчас моя мама. Сезар сказал, что на это Рождество она обязательно вернется. Может, даже привезет мне подарки. Знаешь, что я хотел бы получить?
Пес слушал его, чуть склонив голову набок и глядя на далекую вершину.
— Мне хотелось бы иметь часы с компасом, как у Марселя! Марсель Комбаз — это наш мэр, но он нам не друг, лучше с ним не связывайся. Хотя ты вряд ли с ним повстречаешься: Марсель редко ходит в горы, разве только когда хочет поиграть в предводителя охотников. А охотников ты уже видел. И укусил Андре за ногу. Я не очень на тебя за это сержусь, потому что еще немного, и он убил бы козленка, как до этого подстрелил его маму. Хотя Андре не такой злой, как кажется. Просто он глупый. А ты, наоборот, — очень умный. Ты ведь понимаешь все, что я говорю, правда?
Собака коротко гавкнула в знак согласия. От волнения Себастьян отвел взгляд и проговорил тихо, глядя на знакомый пейзаж:
— Думаю, до Америки не так уж и далеко. Однажды я тоже туда пойду. И, если хочешь, возьму тебя с собой.
Теплое дыхание приятно защекотало ему ладошку, потом пес ткнулся в нее своим мокрым носом. Удивившись и онемев от волнения, Себастьян беззвучно заплакал. Слезы обжигали мальчику щеки, они все текли и текли, а он не осмеливался шевельнуться. Волна любви захлестнула его. Когда пес принялся лизать ему руку, Себастьяну ужасно захотелось присесть на корточки и обнять его. Целый день он ждал этого момента! Но одной секунды хватило, чтобы понять — что-то не так. Послышалось глухое, похожее на подземный рокот рычание. Себастьян не сразу сообразил, что этот звук издает Зверюга. Но прежде чем он успел шевельнуться или вымолвить слово, пес попятился, не переставая рычать, и скрылся в зарослях кустарника. Себастьян решил, что это он сам во всем виноват, и отчаянно закричал:
— Подожди! Не уходи! Вернись!
В голове все смешалось, и несколько минут Себастьян вообще не понимал, где он и что происходит. Внезапно тишина показалась ему такой глубокой, что закружилась голова. Ледяное прикосновение одиночества заставило мальчика вздрогнуть. Налетел порывистый ветер, и Себастьян машинально подошел к обрыву. Далеко, на склоне горы, двигались какие-то точки. Присмотревшись, он понял, что это люди. Они шли по тропе, которая тонким, едва заметным шрамом тянулась по склону. Местные пользовались ею очень редко. И эти люди явно направлялись к гребню хребта, но не к главной тропе, тянувшейся по самому верху, той, где сейчас находился Себастьян, а к проходившей метров на сто ниже. Та тропка, по которой они шли, конечно, позволяла срезать немного пути, однако она была настолько крутая, что ею куда охотнее пользовались горные бараны, чем люди.
