— Уверена, ты мог бы стать хорошим викарием, — сказала она. — В конце концов, тебе очень идет черный цвет, и, если хочешь, ты выглядишь суровым и пугающим.
— Спасибо. — Гриффин усмехнулся.
Джастин взяла стакан и сделала глоток бренди. Потом она снова его поставила и разгладила юбки.
— Как же ты оказался в Лондоне, вдали от всех, кого знал?
— Когда мне было четырнадцать, дядя умер. После этого меня больше ничто не удерживало в Йоркшире.
Джастин молчала, понимая, что ему есть что сказать, но Гриффин не проронил ни звука. Его лицо, освещенное пляшущими в камине языками пламени, казалось каменным.
— Тебе, наверное, не хватало его. — Джастин наконец решила нарушить молчание.
В ответ она услышала злой смешок.
— Вряд ли, любовь моя. Мой дядя был бессердечным педантом. Как там в Писании сказано? Розги пожалеешь — ребенка испортишь? Он боялся, что я пойду по кривой дорожке, по стопам родителей, и старался предотвратить столь ужасную судьбу любыми доступными ему средствами.
Гриффин искоса взглянул на жену, и у нее сжалось сердце. В его глазах плескалась боль.
— Так я и жил, — очень тихо проговорил он.
— Прости меня, — шепнула Джастин. — Я не знала, что все так плохо.
Ей хотелось ударить себя за то, что дала волю любопытству и вынудила его говорить на такие неприятные темы. Но чего, собственно говоря, она ожидала? Жизнь Гриффина была сложной. Он сам был сложным человеком, и иметь с ним дело было трудно, а иногда и опасно. Разве мог такой человек иметь спокойное, безмятежное детство? Наслаждаться любовью родителей? Она должна была сразу понять, что такое крайне маловероятно.
Прежде чем заговорить снова, Гриффин осушил свой стакан.
— Не надо меня жалеть. Дядя взял меня, когда я никому больше не был нужен. Никому на свете. Он кормил меня, одевал, обеспечивал безопасность и дал образование. А если он не любил меня… что ж, видит бог, я тоже не испытывал к нему любви.
Джастин не могла без боли в сердце думать о маленьком нелюбимом мальчике, которого бросили все, кто должен был боготворить его. В этот момент она поняла, что ей на самом деле очень повезло. Несмотря на необычную и зачастую наполненную хаосом жизнь, ее любили. Гриффину было отказано в этом даре, причем без каких-либо вопросов и сожалений, и это наложило на него отпечаток, от которого он вряд ли когда-нибудь сможет избавиться.
Стоит ли удивляться, что он так хочет покинуть Англию, а с ней и свое безрадостное прошлое.
Гриффин со стуком поставил пустой стакан.
— Насколько я понимаю, получилась вовсе не волшебная сказка, которой ты ожидала? — спросил он.
Тонкий шрам на его освещенном пламенем камина лице казался очень бледным на фоне бронзовой кожи. Это был молчаливый символ всех бед, которые мужчине пришлось пережить на протяжении многих лет. Джастин хотелось знать, как появилась эта отметина.
Ей хотелось знать еще очень многое о муже, но она слишком устала, чтобы продолжать разговор. Да и он скорее всего больше ничего ей не скажет. Ей и так удалось вытащить из него больше информации, чем она могла надеяться. Так что хватит. Пока.
— Жизнь никогда не бывает волшебной сказкой, — сказала она и встала.
Гриффин не встал вместе с ней. Он продолжал сидеть, уставившись на огонь.
— Спокойной ночи, сэр.
Он не ответил, и Джастин тихо выскользнула из комнаты.
Глава 18
Гриффин хмуро посмотрел на лондонский журнал и отодвинул недоеденный завтрак. Он был настолько недоволен собой, что даже потерял аппетит, а он никогда не терял аппетита — сказались долгие годы полуголодного существования на лондонских улицах.
И он никогда не подвергал сомнению свои решения. Но в последние недели только этим и занимался, причем так усердно, что даже усомнился в правильности своих решений относительно будущего. Это ему не нравилось.
И он знал, кого винить, — Джастин, его милую энергичную маленькую женушку.
Называть ее так было странно. Он искренне изумлялся силе своей эмоциональной реакции на нее — когда он ее видел, даже когда просто думал о ней. Гриффин никогда не стремился иметь жену, не желал взваливать на себя ответственность, не хотел быть привязанным к кому-то. Какая-то часть его души все еще протестовала против вынужденного брака, против оборота событий, которые к нему привели.
Но значительно большая часть его души приняла события одобрительно. Гриффин все чаще обнаруживал, что ему трудно справиться со стремлением проводить с женой как можно больше времени, таскаться за ней, словно щенок, жаждущий внимания. Не дай бог, кто-нибудь догадается об этом — засмеют. Подумать только, Гриффин Стил, один из самых грозных людей в Лондоне, как болонка, ходит по пятам за своей маленькой симпатичной женушкой.
Она, конечно, обвела его вокруг пальца накануне вечером и выпытала секреты, которыми он не делился ни с кем и никогда. Но Джастин умела слушать, как никто другой, проявляя неподдельный и очень благожелательный интерес. И, если он не ошибся, она испытала искреннее волнение и восхищение. Это обстоятельство Гриффин, поразмыслив, нашел скорее приятным, чем нет. Ему нравилось идти навстречу ее желаниям — до определенного момента, конечно, — и когда она искренне смеялась, узнав о его глупой детской мечте стать викарием, он тоже не мог не улыбнуться. Дьявол, благодаря ей он тоже увидел в своем рассказе юмор, хотя раньше его не замечал.
Всякий раз когда Гриффин думал о своем детстве, у него внутри все корчилось. Он был глупым ребенком, который стремился к тому, чего не мог получить, и чересчур чувствительным, чтобы стать не слишком уязвимым. Дядя выбил из него многое, а Лондон завершил процесс. Но накануне вечером он увидел глазами Джастин свое прошлое в ином свете. Это произошло благодаря ей, а не ему. Для женщины, которая думала, что стремится к спокойной скучной жизни, она была до странности благосклонна к чужим ошибкам и грехам. Неудивительно, что ему было так легко ей открыться. Она была самым добрым человеком из всех, с кем ему доводилось встречаться, щедрым и открытым.
Но эта щедрость и доброта толкали его на тропинки, которые он не желал исследовать, взывали к воспоминаниям, которым лучше было остаться похороненными. Он слишком поздно осознал опасность. Почти слишком поздно. Не важно, как сильно она ему нравилась и как отчаянно он хотел быть с ней, нельзя позволить ей проникнуть сквозь его оборону и узнать все его тщательно скрываемые тайны. Когда секреты раскрываются, человек становится уязвимым. А Гриффин категорически не желал, чтобы кто-то сделал его уязвимым, даже Джастин.
Особенно Джастин. Да, она его жена, и Гриффин намеревался воспользоваться всеми преимуществами, которыми сопровождалось это бремя, но он никогда не позволит ей собой манипулировать. Слишком много лет он боролся, чтобы освободиться от цепей, в которые его запутывали другие люди. Он хотел Джастин и собирался заботиться о ней до конца своих дней, но не позволит ей загнать себя в ловушку или сбить с намеченного пути. Он будет хозяином своей судьбы и ее судьбы тоже. Гриффин полагал, что так будет лучше и проще всего.
