Я даже присвистнула было им вслед — да вовремя одумалась. Настроение мое поднялось. Приятно чувствовать, что ты еще кое-что можешь! Это им еще повезло, что они на меня нарвались. Я — человек мирный, интеллигентный. А вот Зинка Учонкина, которую я как раз собралась разыскивать — скандалистка еще та! Они бы у нее живыми не ушли! Как минимум, на бутылку бы дали! Именно такой боевой кадр мне и нужен, а не квашня российской словесности Маргарита Карловна, прусская немка по происхождению.
Зинаида, в теплом поношенном ватнике покойного мужа, в сапогах и старом пуховом платке тусовалась на своем обычном месте, на пятаке у входа в метро, в самой толчее. Она там работала на трех работах одновременно. Во-первых, «бутербродом»: таскала на толстых брезентовых лямках спереди и сзади два фанерных рекламных щита местной риэлтерской конторы. Во-вторых, раздавала какую-то бесплатную газетенку. В-третьих, Зинка обладала исключительным лицензионным правом собирать пустые бутылки у «своего» входа, отвоевав это право у конкурентов всех мастей и возрастов в тяжелой и изнурительной борьбе, по накалу страстей и продолжительности не уступавшей Северной баталии. Это была высокая жилистая баба, с лицом несколько испитым, с красными глазами под тяжелым угловатым лбом и с блеклыми, как пакля, немытыми волосами. Но я-то видела в ней сутулую застенчивую девчонку с косичками, в ситцевом платье, со сбитыми коленками…
Зинкин резкий вороний голос слышен был издали.
— А вот свежие новости! Разбирай, налетай, очкарики! Городская дума на вчерашнем заседании выделила из бюджета сто пятьдесят тысяч на нужды пенсионеров! Сто тысяч на большую нужду и пятьдесят — на малую! Радуйся, дедуля, твои нужды будут удовлетворены! Дамочка, куда хватаешь червонец?!. Это ваш разве?.. А как на мой похож… Дурак сначала хватает, потом думает. А кто сначала думает — тому уж потом не хватает!
Завидев меня, она двинулась мне навстречу, бесцеремонно расталкивая людей, размахивая газеткой, волоча на себе плакаты, а в руке — авоську с пустыми бутылками. По пути проинспектировала две мусорные урны, разочарованно утерла нос рукавом:
— Совсем пить перестали, сволочи!.. Бабушке хлеба не на что купить… Привет, Нюська. Совсем барыней стала… Работаешь, что ли?
Я кивнула без комментариев. Зинаида всегда была завистливой особью, и со времен нашей последней встречи не изменилась.
— Надо же… пенсию получает, работает… Денег, поди, куры не клюют! Квартирантов не пускаешь? Я вот подумываю взять…
— А я в президенты решила баллотироваться. Пойдешь за меня голосовать? По-моему, президентом должна стать женщина!
— Ха! Ну и что? Будем тогда горбатиться не на дядю, а на тетю!
Мы с ней поржали чуток, и я, глядя в недоверчивые Зинкины гляделки, объяснила ей, на чем можно подзаработать. Конечно, легенду приплела. Сказала, что хочу проследить, не бегает ли к одной стриптизерше мой хахаль, человек солидный и с деньгами.
— Вся из себя… хахаль важный у нее… — завистливо процедила подруга детства и согласилась: — Пять сотен в день!
— Двести!
— Четыреста! Я же с пятака уйду — место мое займут! Понимать же надо… компенсировать потери…
Сошлись на трехстах. Я сказала адрес и описала, как могла, Свету и Наташку.
— Позвонишь мне на мобильник, если кого увидишь, я тебе скажу, что дальше делать…
— Мобильник у нее… — скривилась Зинка. — Буржуйка!
Чужая зависть — мелочь, пустячок, а приятно. Еще бы я не имела мобильника, работая в салоне связи! Хотя сама я мобильных телефонов не люблю. С ними весь мир превратился в огромную телефонную будку, из которой не спастись. Срочно нужен закон, запрещающий пользоваться сотовой связью в публичных местах!
Зинаида проворно сбросила рекламные доспехи «бутерброда», поручила своему доверенному лицу — щекастой молодайке мордовского вида — следить за порядком на пятаке, торжественно передала ей на время эксклюзивное право сбора стеклотары на подведомственных угодьях, и мы пошли к Зинаиде домой. Она хотела переодеться, а я — убедиться, что она действительно отправится к месту слежки. Она еще тот фрукт — пришипится дома, в тепле и уюте, и будет мне докладывать с дивана… за триста моих кровных! У меня душа кровью обливалась от такой расточительности, но что поделаешь — любое предприятие требует капиталовложений. А самой везде не поспеть.
Чувствуя себя настоящим директором сыскного агентства, я развалилась на том самом диване, с которого в мыслях сгоняла Зинаиду, а мой «персонал» тем временем спешно приводил себя в более цивилизованный вид. Зинкина манера одеваться, приводить себя в порядок и краситься не выдерживает никакой критики! Натянула на свои сиськи ужасную бордовую кофту, напялила на широкие плебейские бедра фиолетовую юбку с разводами от нафталина, принялась мазюкать губы оранжевой помадой, которую отхватила со скидкой где-то на своем пятаке, на лотках. Сейчас влезет в зеленое драповое пальто — и готовая русская женщина времен процветающего социализма! Никак не может перестроиться…
Обстановочка в квартире была под стать Зинкиному гардеробу — довольно мрачная, заставляющая подозревать хозяйку в склонности к мучительству домашних животных. Темно, душно, сыро, и запахи помойки пополам с гречневой кашей. Светлым пятном на фоне этого убожества выделялась изящная фарфоровая ваза с широким горлом, украшенная тонкой лепкой восточного мотива. Не то японская, не то китайская. От нечего делать, а также для того чтобы отвлечься и не комментировать про себя душераздирающее зрелище Зинкиных сборов, я взяла вазу в руки, покрутила, рассматривая, повела пальцем по гладкой глазури фарфора… Рука скользнула внутрь кратера и неожиданно нащупала там что-то нежное, мягкое, бестелесно разлетающееся в прах под пальцами. Я полюбопытствовала, вынула щепотку. Серо-белый порошок, оставляющий на коже жирный след. Пахнет горелым. На вкус… непонятно.
Как и положено настоящей женщине, я неуемно любопытна… себе на голову.
— Зинуля! Что у тебя тут в красивой вазе? Порошок какой-то…
— А? — хрипло отозвалась Зинка и заглянула в комнату. — Я уже почти готовая… Порошок? Это не порошок. Это Колькин пепел… Куда же ты?!
Но я уже не успевала ответить. Внутренности мои сами собой выворачивались наизнанку, и я опрометью бросилась в туалет, выдраила руки, лицо и губы с мылом, а потом с трудом восстановила остатки макияжа и душевного равновесия.
Пока я плескалась, обеспокоенная Зинаида топталась за дверью в прихожей и окликала меня своим голосом иерихонской трубы:
— Нюська! Нюсь! Ты жива там?! Ты пирожков у метро не бери! Они с собачатиной! Господи, какая ты бледная…
— Я-то жива… — утираясь полотенцем, отозвалась я, выйдя на свет божий. — А Николай-то… того… когда номер? Я думала — он живой…
Это надо было видеть! Сначала надо было видеть Зинкины глаза, когда она «догоняла» ситуацию, потом мои, когда «догоняла» я. А потом мы обе так хохотали, что едва не описались.
— Ой, не могу-у!.. — орала Зинка, ухватившись руками за низ живота. — Ой, скажу девкам — не поверят! Это ты и впрямь подумала, что я пепел сына родного в вазе держу, как полоумная?!. Это он туда пепел стряхивает… с приятелями… когда курит… Я собираю… удобрения хорошее для рассады-ы!..
