Кролики не давались в руки и прыгали в толпе, что придавало празднику дополнительную суматоху и крикливость.
Желающие могли встать в любую очередь – кто за продуктовым набором, кто за конфетами или даже детскими игрушками. Но для детей Дед Мороз раздавал подарки отдельно, и не надо было стоять в очереди, так как дедушка ловко кидал мешки с подарками подходящим к нему детям и никому ни разу не попал по головке.
Для молодежи был выделен участок площади под танцы, и молодежь этой возможностью громко пользовалась. А старики могли порадоваться передвижной аптеке и концерту, который давало привидение Клавдии Шульженко.
Час или два пролетели незаметно.
Усталые, но довольные гуслярцы расходились по домам, неся пакеты с подарками и волоча за уши кроликов.
За их спиной гасли огни ярмарки.
Артисты собирали инструменты, Алла Пугачева стирала грим, а Дэвид Копперфилд пересчитывал цилиндры и ворчал, что опять у него что-то украли.
После сияния площади улицы Гусляра казались слабоосвещенными, темными и плохо расчищенными от снега.
Да и фонарей было даже меньше, чем обычно.
– Все познается в сравнении, – заметил Лев Христофорович Удалову, когда они свернули к себе на Пушкинскую.
– Странно… – начал было Удалов, но фраза осталась незавершенной, потому что он громко взвыл, провалившись ногой в яму и вытянувшись во весь рост.
– Ты куда? – спросил Минц.
– Здесь не было ямы! – ответил Удалов, когда друг помог ему встать.
Наблюдательный Минц согласился с Удаловым. Этой ямы не было час назад – они ведь шли по улице на площадь…
– Смотри-ка, – сказал старик Ложкин, догнавший соседей. – Яму выкопали. Кто это сделал?
Яма была небольшой, но свежей. Еще одна, тоже недавно выкопанная, была видна у края дороги.
– Как будто животное завелось, – сказал Ложкин. – Крупного размера.
– Это динозавр! – воскликнул Максимка-младший, внук Удалова. – Пока мы за подарками ходили, на нас динозавры напали.
Такая перспектива ему понравилась. У Максимки были счеты с некоторыми учителями, и он надеялся, что динозавры расправятся с ними в первую очередь. Хотя, почему бы динозаврам бросаться именно на учителей, он не знал.
Дальше фонарей не было. Они не перегорели, а были разбиты. Осколки стекла поблескивали под луной, один из столбов упал, другой пошатнулся и торчал под острым углом.
Удалов ускорил шаги.
– А мы не слышали, – сказал он.
– Громче музыка играла, – заметил Ложкин.
Он остановился, чтобы подождать жену. Жена взяла побольше подарков, и тащить их было тяжело, вот и отставала.
Они вошли во двор. Благо недалеко от площади. Самое удивительное – увидеть стол для домино, выкорчеванный, подобно старому дубу о четырех стволах. Под ним земля была разворочена. Там искали. Когда? Кто?
– Искали, пока нас не было, – сказал Минц, и все с ним согласились. – И я во всем виноват. Я не имел права не предупредить вас, сограждане, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И я не удивлюсь, что подарки, полученные вами на площади, с наступлением утра развеются как дым.
Ложкин, услышав эти слова, воскликнул:
– Нет, только не это!
И потащил жену с подарками к себе, на второй этаж.
– Кстати, – спросил сам себя Корнелий Иванович, – а кто финансировал мероприятие?
– Никто не сознается, – сказал Минц. – К тому же я давно хотел заметить, что мой восковой портрет является не более как злобной карикатурой.
– А мне показалось – похоже, – засмеялся Грубин и пошел к себе.
И почти тут же окно в его комнате на первом этаже распахнулось, и Грубин, высунувшись во двор, закричал:
– Они за это ответят!
Крик его стал понятен каждому, кто вошел в свою квартиру.
Все, буквально все было перевернуто вверх дном: посуда частично перебита, мебель частично переломана, одеяла и подушки валялись на полу, их животы были изрезаны, и пух медленно кружил по комнатам.
В кабинете Минца взломщики устроили побоище. Трудно поверить, на сколько частей, клочьев и обломков были разорваны, разбиты, расколоты, раздавлены приборы, сосуды, банки с химикалиями и ценными биологическими отварами.
Но Минц не рыдал и не звал на помощь.
Он принял случившееся за печальную аксиому: кто-то желал покопаться в вещах всех жителей города Великий Гусляр.
Даже американцам такое не по их синтетическим зубам. Впрочем, за последние двести лет в Гусляре не было ни единой американской дивизии, если не считать шотландского стрелкового батальона, посланного в 1918 году из Архангельска генералом Айронсайдом (Железный Бок) в Вологду для реквизиции велосипедов и закупки каргопольских глиняных игрушек. Но это особая историческая тайна, о ней я расскажу как-нибудь отдельно.
Может быть, это плачевная затея какого-то олигарха? Они ведь известны своими безобразиями. Беда, правда, в том, что в Великом Гусляре пока еще нет ни одного олигарха, даже приезжего.
Минц опустился на колени и стал сквозь лупу рассматривать осколки приборов в надежде обнаружить на них отпечатки пальцев или иные следы преступников.
– …А вдруг это были пришельцы? – спросила Авдюшечка, внучатая племянница Минца, приехавшая в Гусляр на зимние каникулы из Кинешмы, где она проживает со своей тетушкой.
Авдюшечка ходила пускать ракеты на музейный спуск и потому припозднилась.
Так как Лев Христофорович находился на полу, он поглядел на родственницу снизу и спросил:
– Что за дикие подошвы ты носишь? Девять сантиметров!
– Обычные прикольные бутсы, – ответила девица. – Ты знаешь, что теперь только ленивый такие не носит.
Минц сдался. Он умел сражаться с двадцатью научными оппонентами зараз. Он мог отстаивать свою точку зрения в кабинете министра или даже бывшего секретаря обкома, но с Авдюшечкой он терялся. И сейчас, не в силах скрыть раздражения, старый ученый воскликнул:
– Какого чёрта они тебя Авдотьей назвали? Что, человеческого имени не было?
– Дед, что ты сечешь в социальной мимикрии? – ответила Авдюшечка и закурила сигару. – Интеллигенция, чувствуя свою социальную неполноценность и стараясь примазаться к трудовому народу, принялась называть младенцев сермяжными именами. Ты знаешь, в нашей тусовке уже есть два Пантелеймона, Тимофей Натанович, твоя верная слуга Авдотья Владиленовна и, что меня, дед, поражает, Акакий!
– Его папаша проходил в школе Гоголя, – ответил Минц, поднимаясь с пола. – Это единственное имя, которое он запомнил из школьной программы. Кстати, как тебе показался наш городок в новогоднюю ночь?
– Славный городишко, – ответила Авдюшка и пошла к зеркалу приводить в беспорядок подкрашенный желтым размашистый гребень на хорошенькой головке. – А что за проблемы, дед?
