– Но ты же мне говорил, что вы все как братья и как кто помрет, в него входите, а потом человек возрождается к жизни и любви.
– Ой ли?
– А ты на Байсуридзе погляди, – сказала Лукерья. – Английская королева ему письма из жалости писала, а сейчас он чего?
– Сейчас он себе дачу строит, – ответил Матвей.
– Я хочу, чтобы мой Ромочка тоже возродился к жизни и любви, пускай он тоже дачу построит.
– А я…
– Не кричи. Я хочу, чтобы один из ваших товарищей, которые хотят помочь нам, своим братьям и сестрам по разуму, внедрился в тело моего покойного мужа, я буду любить его и окультуриваться, сколько необходимо. Ой, как я буду его любить!
– Остался пустяк, – вздохнул Матвей, – чтобы твой муж помер.
– Но ведь это на самом деле пустяк… в свете современной медицины.
До Матвея дошла мысль Лукерьи и испугала его. Видно, недостаточно крепкие нервы оказались у пришельца.
– Ты что, убить его хочешь? – спросил он.
И голос Матвея дрожал.
– Я не убийца и не намерена поднимать руку на законного супруга. С кем же я жить буду тогда? Нет, сделайте так, чтобы я и не заметила. То есть заметила, но только на следующий день.
– А если мы не поможем тебе, коварная женщина, – спросил Матвей, – ты откажешься от своей затеи?
– Если не поможете, – Лукерья потянулась, запрокинув руки за голову, и ее груди поднялись к солнцу, смутив взор Матвея Тимофеевича, – если откажетесь, то будете иметь дело с нашей доблестной милицией. Потому что я заготовлю заявление, как вы уничтожаете людей и в них вторгаетесь.
– И никто тебе не поверит!
– А вот это мы проверим. Посмотрим.
Лукерья поднялась.
– Мне пора, – произнесла она.
– А может, все же мной обойдемся? – сказал Матвей, но без особой уверенности.
– Я другому отдана, – классически ответила медсестра, – и буду век ему верна, понял?
Матвей подавил злобный блеск своих чужеземных глаз, а из кустов раздался негромкий начальственный голос, который не столько звучал в воздухе, как проникал в мозги:
– Предложение следует обдумать и, возможно, принять. Однако ты, женщина, тоже будешь оказывать нам некоторые услуги.
– По окультуриванию, – хихикнула Лукерья. – Пионер всегда готов!
Она пошла на уколы и в воображении строила абстрактные картины, в которых ее Ромочка с помощью культурных пришельцев сначала немножко помирает, а потом становится молодым и красивым, как Иван-дурак в русской сказке, окунувшийся в соответствующий котел.
Так и день прошел.
6
К дому она подходила неуверенно, даже с робостью.
А вдруг Ромочка уже приболел?
Нет, лучше пускай они его завтра обработают.
И чем ближе она подходила к дому, тем более страдала от вины перед Ромочкой. И в подъезде уже искренне возмечтала, пускай Ромочка как мужчина пользы не представляет, но, главное, он должен остаться жив и здоров. Что она, изуверка, что ли?
Она открыла дверь своим ключом и прислушалась.
Ни звука.
Может, что случилось?
Она кинулась в спальный закуток. Пусто.
Она кинулась на кухню.
На кухне сидел Ромочка и пил чай из самовара – приданое Лукерьи.
Он был нормальным, обыкновенным, если не считать забинтованной головы.
– Явилась не запылилась, – заявил он. – Я тут без тебя и помереть мог, а ты бы и не заметила.
– Что случилось? – И все было забыто. И злодейство, и намерения. Ее крохотулечка приболел.
– А на меня кирпич упал, – сообщил Ромочка не без гордости. – Мало на кого падает, а на меня грохнулся.
– Как? Где?
– Ты не поверишь, прямо на кухне.
– Откуда на кухне кирпич взялся? – Лукерья начала сердиться. Она сочувствует, переживает, а он ёрничает.
– А кто банку с квашеной капустой кирпичом придавил? И на верхнюю полку поставил?
– Ну уж…
А ведь было это, три дня просила Ромочку кирпич принести для этой цели. Пришлось, как всегда, самой кирпич тащить.
– Как ты умудрился, урод?
– Как, как? Качнуло меня, о стенку задел, а ты этот кирпич криво положила – а за ним и банка с капустой.
Он указал пальцем вниз, как памятник Юрию Долгорукому в городе Москве, который таким жестом велел закладывать столицу.
А на полу расплывшейся стаей червяков воняла кислая капуста. Блестели осколки банки. Валялся кирпич с отбитым краем.
– И что? – Лукерья старалась не смотреть на сцену крушения – ей же убирать придется.
– И всё. Погиб я и умер безвозвратно. Еще держусь, но скоро кончусь…
Тут Ромочка побледнел и стал оседать. Лукерья подхватила его, дотащила до постели.
Вызвала «скорую». Пока она мчалась с соседней улицы, Роман скончался. Кровоизлияние в мозг от ушиба.
В первый миг его смерти Лукерья с внутренним содроганием увидела бесплотную тень мужчины, который как бы вошел в бездыханного Ромочку.
– О нет! – закричала она, как трагическая гречанка. – Не смейте!
Никто ее, конечно, не послушался.
Потом приехала «скорая». Доктор Матвеев – сколько раз они у покойников встречались! – констатировал кровоизлияние и сказал:
– Крепкий он у тебя. Другой бы окочурился.
– Другой бы окочурился, – повторила Лукерья, глядя на воскресающего мужа.
И показалось ей, что он ей подмигивает, что было невероятно.
7
Той же ночью Ромочка напал на Лукерью. Как зверь, истосковавшийся по самке в джунглях. Лукерья трепетала и повторяла:
– Ты не очень, я же отвыкшая!
А он отвечал ей:
– Голову не задевай, голову! У него же сквозная рана до мозга.
Потом спохватывался и поправлялся:
– То есть у меня эта рана. Так сказать, если раны – то мгновенной, если смерти – небольшой.
Лукерья не поправляла оправдывающегося супруга, потому что понимала, что он инопланетянин, прибывший насаждать культуру.
Утром она накормила его блинами. Бывший Ромочка любил блины, а новый, оказывается, их тоже любил. И даже пояснил Луше:
– Ведь тело-то у меня прошлое, а запросы у него прежние, тебе понятно, ласточка?
Так они и жили. Ночи были бурные, днем Лукерья буквально засыпала на ходу, иглу старикам не туда совала.
