Да, Жора сделал свое дело, и ему пора уходить. Но сначала он должен сблизить Марину с мужем. Игорь расправится с ним, выведет его из игры, и это станет их общей семейной тайной. Они будут крепко держаться за руки, охранять свой секрет.
– Жора должен исчезнуть! – сказала она.
Но Игорь не хотел этого понимать.
– Где Инга? – процеживая слова сквозь зубы, спросил он.
– Я не знаю.
– Что ты с ней сделала?
– Ничего!
– Сделала! – заорал Игорь. – Я знаю, что это ты ее заказала! – Он схватил ее за горло, прижал к стенке и стал душить.
Марина вдруг поняла, что это все. Почему она не подстраховалась на случай своей смерти? Марина блефовала, и он это узнал. А раз так, то шансов на спасение у нее нет.
Глава 25
Куртка расстегнута, предохранительный клапан в кобуре снят, оружие к бою готово. Можно начинать.
Максим вышел из машины, поманил за собой Кустарева и Ожогина и направился к подъезду старого пятиэтажного дома. Омоновцев к задержанию он привлекать не стал, поскольку не был уверен в точности адреса. Может, Гена Дугин в этом доме не живет.
Пропавший «Мерседес» нашелся в Гузеевке, посередине дороги, без бензина. Сотрудники дорожно-постовой службы отправили его на штрафстоянку. Неизвестно, как долго он пребывал бы там, если бы Максим не сделал запрос.
Бабакин снял отпечатки пальцев, оставленных в «Мерседесе», и получил результат. Следов было много, но среди них только одни пальчики принадлежали ранее судимому гражданину, а именно Геннадию Анатольевичу Дугину.
Дверь в тридцать седьмую квартиру открылась сама по себе. Через порог переступила смазливая, но до неприличия затасканная девица. Глаза у нее впали, черты лица заметно деформировались. Она пошатывалась, от нее разило алкоголем.
Ею занялся Кустарев, а Максим с Ожогиным ворвались в квартиру.
В единственной комнате было пусто. Диван разобран, белье смято, вещи разбросаны, хлам, грязь. А на кухне дым коромыслом. Гена Дугин сидел за столом в грязной растянутой тельняшке. В одной руке у него дымилась сигарета, а в другой была пустая бутылка, на которую он смотрел в ожидании чуда. Как будто она могла наполниться водкой сама по себе.
Напротив него сидел другой такой же дегенерат с небритой физиономией. Мужик пьяно размахивал руками, показывая, как, в каких позах он общался с дамой. Возможно, с той самой пьяной потаскухой, с которой опера столкнулись в дверях.
– Спокойно, граждане, полиция!
Максим физически ощутил себя громом среди ясного неба. Небритый субъект дернулся, схватил со стола нож, но сильный удар в шею вырубил его начисто. С такими не церемонятся.
Дугин вскочил из-за стола, рванул к окну, собираясь из него выпрыгнуть. Но ему не хватило разбега. На подоконник он заскочить не смог, зато рукой высадил стекло.
Из раны хлынула кровь. Дугина нужно было спасать, но как оказать ему помощь, если он невменяемый? Пришлось вырубать и его, исключительно из гуманных соображений.
Максим пристегнул его левую, здоровую руку к правой ноге и занялся раной. О чистых бинтах в этом гадюшнике не могло быть и речи, поэтому он всего лишь остановил кровь, перетянув плечо ремнем от брюк, и вызвал «Скорую».
На старом, давно не мытом холодильнике Максим заметил портмоне и открыл его. В прозрачном кармашке он увидел права на имя Сиротина Якова Ивановича и техпаспорт на машину. На тот самый «Мерседес». Доверенность на управление автомобилем лежала там же.
Еще в бумажнике Максим обнаружил деньги – около двух тысяч рублей. Остатки былой роскоши.
– Что это такое? – спросил Одинцов, щелкнув пальцами по бумажнику.
– Да заходил тут один, – пробубнил Гена. – Оставил…
– А «мерс» почему не оставил? Как он в Гузеевке оказался?
– Какой «мерс»?
– Юра, этого давай в отделение! – Одинцов кивком показал на небритого фрукта. – И постановление организуй. Мы это дело в присутствии понятых изымем, все как положено.
Максим не угрожал, он действительно собирался провести процедуру изъятия и оформить ее строго по закону, а Дугин почему-то решил, что с ним торгуются.
– Слышь, начальник! Да, виноваты мы! – страдальчески простонал он, глядя, как Ожогин уводит его дружка. – Давай договоримся!
– О чем? – удивленно спросил Максим.
– Деньги забирай, и никаких проблем!
Похоже, от водки у Дугина деформировалась не только внешность, но и мозги. Нашел чем откупиться.
Но Максим не стал смеяться над ним.
– А деньги откуда?
– К Юльке заходил один. – Дугин махнул в сторону двери. – Она в ларьке работала, мы к ней с Ромкой заглянули, стоим, разговариваем, а этот подъезжает, деловой такой. Мол, девушка, вы работаете? – Язык у Гены заплетался, но Максим разбирал слова. – Она в ларек, он к окну. Смотрю, кирпич лежит. Ты не думай, начальник, я его не убил. Он убежал. Живой, отвечаю!..
– А на чем подъехал? На «мерине»?
– Ну да.
– Может, он к Юльке клеился?
– Нет, минералки взять хотел.
– Я сзади зашел, как шарахнул! А как парень убегал! Если петуху голову отрубить, знаешь, какие кренделя он выписывает! И этот так же!..
– Значит, убежал? И машину бросил?
– Ну да. Ключи там остались.
– А где это было?
Оказывается, Сиротина избили неподалеку от дома, где жили родители Русановой.
Отморозки ударили Сиротина и похитили машину. Если в ней была Инга, то ей очень не повезло. Может, эти негодяи уже и похоронили ее.
– В машине девчонка сидела. Где она сейчас?
– Кто, Юлька? Так за ханкой пошла!
– Я не про Юльку, а про Ингу! Вы машину вместе с ней угнали!
– Нет, братан. – Дугин вздрогнул, мутно глянул на Максима, пришел в себя, понял, с кем имеет дело. – Слышь, начальник, не было там никого!
– Об этом мы с тобой еще поговорим.
Максим готов был продолжать допрос, но в квартиру зашел врач «Скорой помощи». Майор представился и задал вопрос. Его интересовал позавчерашний день. Вдруг эта самая бригада увозила в городскую больницу человека с черепно-мозговой травмой?
Оказалось, что бедолагу подобрала другая машина. Он выскочил на дорогу и упал под колеса «Скорой помощи». Человек был без документов и ничего про себя не помнил. Амнезия, потеря памяти – бывает.
Невменяемый взгляд, отстраненное выражение лица. Яша Сиротин даже себя на фотографии не узнал.
– Это твое фото. Если не веришь, в зеркало на себя глянь, – посоветовал Максим.
– Может, и мои документы. – Парень пожал плечами. – Все равно ничего не помню.
