Другой раз Лантаров предложил покататься по Днепру на катере. В одном месте он ловко помог ей пройти, чтобы выбраться на смотровую площадку на корме, и затем намеренно долго не выпускал ее руки из своей. Черная челка трепетала на ветру, внизу бурлила поднятая мотором мутно-зеленоватая, пахнущая водорослями днепровская вода, а лукавое солнце играло в прятки с облаками. Незаметно он стал перебирать ее пальчики, круглые, горячие, нежные и чувствительные. Очень робко, как колеблющийся ребенок, она приняла эту игру. И все ощущения жизни вдруг слились в одну впечатляющую точку, полностью захватив их обоих. Но в фокусе его внимания был не секс – нечто другое. Неизбывная тихая нежность, едва осознаваемая эмоция от иной формы отношений, удвоенного тепла, где все становится общим и в то же время замкнутым в них двоих.
– О чем ты думаешь?
– О том, что этот прекрасный город, да и вообще весь мир принадлежит нам. – Лантаров не врал. Когда он находился с Полиной, в нем происходила метаморфоза понимания себя, и хотелось лететь на воздушном шаре вдвоем с этой девочкой, обладающей непостижимой магнетической способностью придавать силы. Он дивился: как это вышло, что он, такой уже видавший виды, трепещет от трогательных, как золотистая рябь на поверхности Днепра, прикосновений к другой душе – потерянной и робкой, словно жаждущей его защиты?
В тот вечер они впервые жадно целовались в машине, Лантаров подвез ее к дому, и душа его впервые восторгалась от новых, каких-то слишком целомудренных, не свойственных ему ощущений.
Через несколько дней Лантаров заехал к Полине утром. Он застал девушку за пересадкой цветов на клумбе. Под ее черной, похожей на воронье крыло челкой сияла пара влюбленных глаз. Среди ароматных растений она сама благоухала, как цветок, который вот-вот распустится. «Как школьница, – подумал он, – сейчас возьмет ранец и отправится на уроки».
Лантаров почему-то четко вспомнил эпизод, который раньше казался незначительным и невозвратимо исчезнувшим из памяти. Когда они уже ехали по трассе в Киев, вдруг прямо перед ними возникло темное пятно. Сначала он принял его за брошенный полиэтиленовый пакет и лишь чудом объехал. Они с Полиной заметили, что пакет шевелится. Лантаров остановился. Каково же было его изумление, когда в пакете они обнаружили двух крошечных молочных щенков, которые жалобно пищали, как брошенные на произвол судьбы дети. Он был озадачен, у Полины же из глаз брызнули слезы.
– Какую же надо иметь прогнившую душу, чтобы оставить их прямо на дороге, в надежде, что их попросту раздавят! – сокрушалась девушка, завернув обоих щенят в нашедшуюся в багажнике тряпку.
На вопрос Лантарова, что теперь делать, она посмотрела на него с мольбой, как будто это ее оставили на дороге, и попросила развернуться и ехать назад – там она где-нибудь пристроит щенят. Он не без досады пожал плечами, что означало: что ж, как знаешь, наш выходной летит ко всем чертям. Но девушка уже прижимала влажные комочки к груди, и они тут же притихли, почувствовав тепло и безопасность. Действительно, они битых два часа потеряли на то, чтобы пристроить щенят у какой-то едва знакомой бабки, привезя ей продуктов да еще и оставив немного денег.
«Разве можно быть такой сентиментальной в нашем безумном, жестоком мире, – думал Лантаров. – Девочка попала не в свой мир и не в свое время – и как она только выросла такой?»
– А если бабулька их притопит, чтобы не возиться? – спросил он, желая ее немного подразнить.
– Нет, такие бабушки не погубят – им же самим скоро умирать… – Затем, подумав, добавила: – А ты не тот, за кого пытаешься себя выдавать.
– А какой?
– Внутри ты лучше, чище и тоньше, чем на поверхности, которую зачем-то тщательно мараешь да еще и выпячиваешь. Я знаю: ты ведь тоже не оставил бы их на дороге умирать. Разве нет?
– Разумеется, – ответил Лантаров угрюмо.
А сам подумал: «Просто убрал бы пакет с дороги, и все».
– А откуда ты знаешь, какой я? – спросил ее через некоторое время.
Полина легко коснулась его запястья – его рука в этот момент покоилась на руле.
– Чувствую. А я редко ошибаюсь в людях…
«Боже! Как же она мне верила! И как бы я хотел все вернуть!» – Лантаров поднял глаза к небу. Черное и бездонное, усеянное горящими точками звезд, оно призывало жить каждый миг, не пропуская ни одного. Шура прав. Ведь в бесконечном потоке времени бытие каждой отдельной души столь коротко, что едва хватает смелости осознать, что мы посланы на эту Землю, в этот мир, чтобы отработать что-то важное. Чтобы спасти свою душу.
Он вспомнил: их души пылали, и то был прекрасный пожар, в котором он теперь желал бы сгореть. Сейчас, а не тогда. Потому что тот пожар оказался иным, нежели он знал прежде. Откровение и озарение, замешанное на необычайном тепле, нежности и святости. Одних только объятий было уже предостаточно, чтобы понять это. Его трясло от одного только прикосновения. Но у этой мечтательной, романтичной и странно беспомощной любви было одно слабое место. Она бесценна для неиспорченного, но искушенному одной такой любви всегда недостаточно. А Лантаров уже был, как видавший виды компьютер, заражен недопустимыми файлами. И, как компьютер, нуждался в лечении, с последующей перезагрузкой.
Он знал это теперь, после аварии. Тогда же он просто невольно сравнил эту светлую девочку с оргиастической, непревзойденной в ласках Вероникой. И признал, что Вероника – женщина иного порядка. Элитная, холодная королева, полная скрытой чувственности, абсолютно понимающая свою власть. Неотразимая Вероника владела пространством. У Полины этого не было, она оставалась скованной событиями своего детства, зажата тисками взросления. Она ждала принца, который разбудит ее, раскроет чарующий потенциал любви, и тогда она готова будет расцвести, стать раскованной и счастливой. И действительно, когда он порой смотрел на Полину, то временами испытывал восторг. В ней была психопластика, о которой твердил когда-то проницательный Марк Шагал, – с такой удивительной девочкой можно было вместе летать над городом, отражаясь в золоте куполов. Волна прокатывалась и спадала, и невозможно было ни зафиксировать, ни проанализировать свои ощущения, но он точно знал, что не готов произнести главные слова: «Я тебя люблю». Не говорил Лантаров этих слов и Веронике – не было смысла, для нее они были непостижимы. В глубине души он понимал, что все дело именно в нем. Это ему не удалось выманить Полину из панциря ее закостенелых представлений. И главный из них – комплекс хорошей девочки, у которой слишком мало доверия и любви к себе. Именно ему не хватило силы божественной любви, чтобы победить притяжение земных желаний. Теперь он знал это наверняка. А тогда он винил ее – как ему казалось, за непонимание полноты эротического наслаждения. Лантаров вспомнил, как они оказались вместе в ванной – близко касаясь и нежно поглаживая кожу, словно изучая друг друга, они дошли до некоторых откровений. Одно особенно поразило Лантарова. «Секс – это праздник, – сказала Полина, – как отменно приготовленный обед, со всеми необходимыми специями. Высшее удовольствие. Но все-таки не неотъемлемый аспект роста». Лантаров тогда, затаившись, промолчал. И подумал, что она просто еще не доросла до настоящего секса.
