– Да я помню его на выпуске. Мне кажется, с такими надо держаться на расстоянии. Он какой-то взбалмошный, крутится, как юла.
– Совершенно точно. Слышала, какой я телефон дал?
– Кстати, а что это за номер?
– Первые три цифры нашего служебного, а дальше – что пришло в голову.
– Но ведь он же может обидеться на тебя. Все-таки учились вместе.
– Так-то оно так. Но никто не знает, как флюгер завтра повернется. Нам советуют помалкивать и особенно с теми, кто нас помнит по прежней жизни.
Аля вздохнула. Кому как не ей знать, сколько положено усилий, чтобы достигнуть сегодняшнего положения. А ведь все еще было хрупким и ненадежным, как яичная скорлупа.
– Удивляюсь людской глупости…
– Ты о чем?
– У человека сын есть, наследник. А он девиц по Парижам таскает…
Алексей промолчал, подумал про себя, что Губа всегда шокировал непостоянством. Вспоминал в училище, что и его родители плохо жили, а потом разбежались. Так и он… Горбатого могила исправит…
– Эх, а мы с тобой когда-нибудь вот так смотаемся в Париж?
– Непременно смотаемся. Непременно. Но только не сейчас. Позже…
И Алексей нежно обнял жену, думая о превратностях судьбы, о ее странных поворотах. Зачем Сема Маркирьянов пошел в это училище, которое было явно не для него? Затем же, что и он сам. Но он еще хоть как-то был подготовлен к военной службе, Семе же она всегда была чуждой. И вот теперь он все бросил, начал жизнь сначала, бегает, как юноша, пытается наверстать потерянные на полигонах годы. И они с Алей начали новую жизнь. И являются командой. От понимания этого ему стало тепло на душе и так легко, что он мог бы взлететь на ближайший фонарь и, взгромоздившись там, весело прокричать толпе что-нибудь озорное, хулиганское. А с Семой встречаться нельзя. По меньшей мере, сейчас. Алексей воспринял эту встречу более чем настороженно. Он уже долго жил в тщательно оберегаемом мирке и очень боялся, чтобы никто не проник внутрь его со стороны, из его прежней жизни. И чем больше заботился он о защите внешней оболочки, тем больше ценил жену, ее неприхотливость, терпеливость, умение жить семьей, не стремясь завести многочисленных подружек. Впрочем, она вообще не верила в женскую дружбу, считая ее временным союзом коварных соперниц, а пустые разговоры ее раздражали. И Алексей ощущал, что он очень признателен Але за это. Пока они шли Арбатом, тихо разговаривая между собой, его сбивчивые мысли летали над ним, как бы создавая параллельную, дополнительную реальность. Они общались, были с Алей близки, и этого оказывалось достаточно. И в какой-то момент он понял, почему оттолкнул от себя Маркирьянова при всей добродушной открытости и ненаигранной щедрости последнего. Внешний мир после учебы в академии вообще казался Алексею небезопасным, а тут еще он поймал себя на мысли, что именно развод Семы, то, что он так легко бросил семью, что для Алексея было главной ценностью и опорой в жизни, мгновенно создало пропасть между ними. А уже как следствие не нравилось то, что Губа прыгает сейчас великовозрастным кузнечиком по жизни, беззаботно и беспечно. Во всем этом скрывалась вопиющая несерьезность, отсутствие стержня или стратегической линии, и после стольких лет борьбы за свою собственную реальность Алексей не намерен был рисковать всем тем, к чему он еще только приближался, но на что уже считал себя способным.
На следующее утро, по привычке заглатывая французские слова во время бритья, Алексей на миг остановил взгляд на своем лице. Сузившиеся зрачки и выступающие скулы все еще несли отпечаток былой беспощадности, но уже не прежней, а какой-то замаскированной, закамуфлированной. Припухшие от постоянного недосыпания глаза уже не так заметно выдавали максимализм его натуры. Он постепенно превращался в человека уравновешенного, почти спокойного, можно сказать, интеллигентного. Уже давно ему советовали прикрыть воинственно торчавший чуб более мирной челкой. Сначала, когда рекомендация прозвучала мимоходом, адресованная всей аудитории, Алексей тихо проигнорировал совет, потому что старший преподаватель спецдисциплины номер один, то есть оперативной агентурной разведки, говорил как бы всем и одновременно никому. Уж слишком жалко было Алексею расставаться с этой челкой, как будто вместе с нею должен был раствориться и образ победителя, удалого воина, который культивировался в течение долгих четырех лет училища. Но затем, когда полковник Сташевский, непререкаемый авторитет в академии, как-то заметил ему, что мимикрия – удел мудрых, а вызывающая внешность хороша только в кабаке, среди сборища пьяных дебоширов, Алексей намек оценил. Он смотрел на себя в зеркало и не знал, гордиться приобретенным обликом или сожалеть о потерянном. Из зеркала на него смотрел совершенно другой человек. Тот, который пришел в академию, мог убить противника, если того потребует дело. Тот, кто пришел в академию, очень сильно отличался от идущего на войну не по своей воле, защищаясь от захватчиков. А ведь десантник – сам по своей сути захватчик, воин на чужой территории, признающий насилие и только насилие. С диким блеском в бешеных глазах, с желанием отличиться в любой момент, с готовностью мгновенно вцепиться в глотку врагу. Новый же Алексей был полностью адаптирован к жизни в большом городе, к встречам с улыбающимися душистыми дамами и пространно разглагольствующими мужчинами. Он мог находиться среди людей, почти не боясь взрыва агрессии; все меньше требовалось усилий, чтобы подавить желание разорвать кого-нибудь на части – человека, игнорирующего в аэропорту очередь, какого-нибудь хама в общественном транспорте, да просто случайно встреченную, самодовольную физиономию на улице с наполовину опустошенной бутылкой пива в руке. На него теперь смотрели из зеркала очень сознательные глаза, подернутые дымкой задумчивости, в которых светился ум. Это знания, или, лучше сказать, познания, вытеснили из него патологического разрушителя, но он-то себя хорошо знал: пристально вглядевшись в расширяющиеся точки зрачков, Алексей подумал, что невозможно вытравить все. Что-то осталось там, глубоко внутри, засевшее навсегда. Кто ощутил верховенство силы, даже через десятилетия будет чувствовать леденящую прелесть ее фатального, смертоносного обаяния. И он хорошо видел сквозь маску респектабельного молодого мужчины, что этот человек способен на многое: если не убить, то изувечить в порыве неподконтрольного бешенства. Но теперь другой, владеющий знаниями, интеллектуально развитый, был гораздо сильнее примитивно грозного воина с лихо заломленным на затылке голубым беретом и автоматом в руках. Алексей не мог не нравиться себе: открытый, испытующий взгляд, вид успешного человека и руки, уже без мозолей. Теперь он умел быть психологически агрессивным, незаметно вламываться в чужие мозги, чтобы вытащить оттуда необходимую информацию или посеять там зерна нужных ему поведенческих реакций на будущие события. Он видел в зеркале хищника, но хищника скрытого, изощренного, парадоксального, завораживающего и оглушающего тайным оружием. Вот почему он чувствовал себя на голову, нет, на две головы выше Маркирьянова, человека, оставшегося в мире прежних представлений. Он вступал в новую, неведомую, манящую адреналином, но вместе с тем очень привлекательную реальность, и никого из прежнего мира тянуть с собой не собирался. Только жена и дочь, неотъемлемая часть его самого, войдут в потаенную дверь будущего.
