Разговор возник совершенно случайно, когда они гуляли в воскресенье по унылым полуразрушенным, как в послевоенное время, закоулкам Рязани с угнетающе хмурыми и ютящимися коробками хрущевок, наводящими тоску облупленными стенами и наспех завешанными окнами. Но ребята не замечали абсурда советской архитектуры и не испытывали щемящих приступов стыда за серую омерзительность действительности. Напротив, они оба почти ликовали от неуемного ребяческого восторга, связанного с новыми, ранее неведомыми ощущениями. Их действительность в сравнении с городской была гораздо мрачнее, имела больше скверны и ожесточения. В памяти осталось ощущение, как их ноги, как будто впервые в жизни облаченные в ботинки, не чувствовали холодной пронизывающей поземки и после сапог являли такую фантастическую легкость, что, казалось, каждый мог бы легко допрыгнуть до окон до второго этажа, если бы в том была необходимость. Они сознательно избегали больших шумных улиц, чтобы не нарваться на патруль. И не испортить себе настроения унизительным козырянием, неумолимо напоминающим о том, что они давно себе не принадлежат, что стали частью могучей системы, смертоносной машины, которая вращается подобно исполинскому чертову колесу и которую боятся даже за океаном. Совсем как дети, они выскальзывали к киоскам с мороженым, покупали по две порции и опять ныряли в глушь переулков, где мещанское болото скрывало их от вороненого глаза какого-нибудь ментора в погонах. Их совершенно не смущали мороз и комичный, вероятно, несуразный вид двух здоровых молодых людей в шинелях и с мороженым в руках, которое они поглощали по привычке спешно, кусками, лишь во рту растворяя его горячей молодой энергией. Так, с опаской и оглядкой, поедают пищу молодые псы, знающие, что в любой момент может появиться более сильный, старший собрат и отобрать все, что будет в наличии. Наевшись досыта в каком-то захудалом кафе, они купили билеты в кино и после сеанса опять прятались между нескончаемыми дворами чужого холодного города. Так спокойнее. Им казалось, что если притаиться в глубинах кирпичных подворотен, они смогут сохранить независимость и свободу или хотя бы их притягательную иллюзию. И все же на одной из маленьких улочек неподалеку от центра им повстречался командирский уазик, внезапным неотвратимым привидением выплывший из-за угла. От непроизвольного спазма их дыхание одинаково перехватило и руки потянулись было откозырять, но машина, визжа мотором от резкого увеличения скорости, высокомерно пронеслась мимо. Потом они выяснили, что оба заметили грузный силуэт, начальственно развалившийся на месте рядом с водителем.
– Когда меня уже так будет возить машина?! – сказал в сердцах Игорь, поддавшись мгновению зависти к атрибутам несомненного успеха, но тут же осекся под внимательным взглядом товарища. Алексей глядел на него пытливо, его брови вздернулись, а серые зрачки несколько расширились. Игорь уже успел заметить, что Алексей легко заводился, когда дело касалось его принципов. И эти принципы заметно отличались от его, Игоря, мироощущения.
– Для тебя в самом деле важно вот так ездить на машине и думать, что ты управляешь половиной мира? – В интонации Алексея присутствовала ирония. Как будто не он сейчас стоял на рязанском тротуаре в нелепой шинели, от которой фигура казалась стиснутой и угловатой. Как будто не они вместе прятали, словно помешанные, маленькие хлястики от своих шинелей как самое дорогое, бесценное сокровище – их курсанты постоянно утаскивали друг у друга, и без них невозможно было ни увольнение, ни спокойное существование в стенах училища.
– В самом деле, – честно ответил Игорь, тоже посерьезнев, – не из-за того, что в машине мягко и удобно, а потому, что эта машина свидетельствует, что едущий в ней выполняет важную работу, занимает большую должность, одним словом, добился в своей карьере многого. Ты разве хочешь всю жизнь бегать по лесам и захватывать объекты?!
Игорь видел, как Алексей, пока он говорил, негодующе замотал головой и даже отвернулся, слегка наклонив голову и крепко сжав челюсти, как он не знал, куда упрятать руки, и нервно то совал левую руку в карман, а правую в разрез шинели на груди, то опять вытаскивал их, словно вспоминая, что это запрещено.
– Нет, ты не мотай головой, скажи, зачем ты пришел в училище? – Теперь уже Игорь смотрел на него пристальным, испытывающим взглядом, неотступно следя за каждым движением полноватых губ, за напрягшимся и заострившимся лицом, за наклоном головы. Только сейчас Игорю показалось, что он впервые видит истинное обличье товарища, полное суровости, уверенности в своей правоте, желания жить и дышать полной грудью.
Ему подумалось, что он так мало знал о человеке, с которым ежедневно делил обязанности, выполнял множество всяких простых и сложных действий, прятал под маской камуфляжа все то личное, что тщательно скрывалось от ста тридцати человек.
– Зачем я пришел в училище?! Я пришел, чтобы стать лучше, сильнее, увереннее. Чтобы, – тут Алексей кашлянул в тряпичную перчатку, очевидно, пытаясь скрыть или уменьшить возбуждение, – если, это возможно, – тут он опять запнулся, – стать сверхчеловеком. Потому что мне твердили, что это единственное место в нашей стране, где готовят великих воинов…
– А что дальше, когда ты станешь, ну, например, как Шура Мазуренко? – В тоне Игоря сквозила насмешка, как бывает у учителя, который видит, что ученик выучил урок, но не понимает его сути. Алексей воспользовался мгновением паузы, чтобы глотнуть морозного воздуха.
– Дальше применять полученные навыки. По полной программе. Неважно где: в Афганистане или в другой точке мира, лишь бы знать, что ты – один из лучших, из избранных, допущенных к тайне, которая скрыта от других.
– Но неужели ты не понимаешь, что один человек на войне ничего не значит?! – с досадой выкрикнул Игорь.
– Отчего же, понимаю. Просто для меня это неважно.
Игоря удивила твердолобость товарища, которого он всегда считал более интеллектуально развитым, чем себя. Ведь это совершенно простые, букварные истины!
– Один – ты никто! А если ты командир, то успех войны зависит не от того, какие у тебя мышцы и можешь ли ты кулаком разломить кирпич, а как ты оценишь обстановку, какое примешь решение, какой приказ отдашь и как его выполнят твои подчиненные.
Теперь уже Игорь завелся и считал своим долгом втолковать другу то, что он не понимал, поскольку никогда до училища не видел армии.
– То, о чем ты говоришь, никто не отменял. Но это вторично. Это как бы понятно и так. Но главное – какой ты сам, что ты лично из себя представляешь! Помнишь: «Никто, кроме нас»?
Игорь снисходительно улыбнулся и ничего не ответил. Он понял, что спор бесполезен и каждый останется при своем мнении. Единственное, что он хотел уточнить, так это, куда намерен двигаться Алексей после училища.
– Выходит, – сказал Игорь с еще большей иронией, даже с сардонической ноткой, – ты и генералом стать не желаешь?!
– Не хочу! – совершенно серьезно заявил Алексей.
«Во дурак, – подумал Игорь, – вообще не понимает, что лепечет!»
– А что скажешь о начальнике училища? Он и генерал, и не «толстое рыло», и Герой Советского Союза, ну, в общем, уважаемый человек. – Игорь улыбнулся, поглядывая на товарища.
